Шафаревич игорь ростиславович биография. Игорь шафаревич. Публицистика и общественная деятельность

19 февраля 2017 г. в Москве на 94 году жизни скончался известный философ и общественный деятель, академик, президент Московского математического общества, лауреат Ленинской премии Игорь Ростиславович Шафаревич. Он родился 3 июня 1923 г. После окончания школы поступил сразу на последний курс Московского Университета, в 18 лет защитил кандидатскую диссертацию, в 23 - докторскую. С 60-х годов активно выступал в защиту Православной Церкви. В 1974 г. вместе с Александром Солженицыным издал сборник «Из-под глыб», собрание статей по вопросам духовной и общественной жизни того времени. В 1975 г. без объяснения причин его уволили из Московского Университета, в котором он преподавал с 1943 г. В 1977 г. Шафаревич дал интервью британской телекомпании «Би-би-си», в котором возвысил свой голос в защиту преследуемых за веру и обличил борьбу с религией в СССР. В 2001 г. академик Шафаревич прочитал в Сретенском высшем духовном училище спецкурс «Духовные основы российского кризиса XX века».

В кровавые дни октября 1993 г. академик Игорь Шафаревич стал одним из инициаторов открытого обращения видных патриотических деятелей русской культуры к Патриарху Алексию II: «Мы обращаемся к Вам как к Главе Русской Православной Церкви с убедительным призывом в час тяжелейшего испытания прийти на помощь нашему народу, на помощь миллионам Ваших прихожан. Призываем встать во главе всей страны в борьбе за восстановление Конституции России и гражданского мира... Мы знаем, что Церковь не любит вмешиваться в мирские дела, отдавая себя заботам о возвышенном и вечном. Но, если бы Ваш предшественник - Святой Патриарх Гермоген не пришел бы на помощь своему Отечеству, России уже не было бы более трех веков.
Ведь если прольется кровь и погибнут сотни героических защитников демократии в Доме Советов, в том числе и трое православных священников, то их кровь окажется на Вашем белоснежном облачении ... Помните, что приказ о развязывании бойни и, следовательно, кровавой гражданской войны, могут отдать только двое - Б. Ельцин и Ю. Лужков, которых Вы недавно благословляли в храме Христовом на глазах десятков миллионов телезрителей.
... Как же душа, исполненная христианской любви, может примириться с тем, что народные избранники находятся в нечеловеческих условиях (лишенные тепла, света, воды и продовольствия)! А ведь именно они недавно приняли закон в защиту прав Православной Церкви. Они же выступили против страшного обнищания народа, против чудовищного роста преступности, против развала российской государственности. И как странно видеть, что только трое православных священников - истинных подвижников - несут тяжесть креста страданий защитников Дома Советов ...
... Уже озверевшие омоновцы, подкупленные двухкратным повышением зарплаты накануне путча, избивая безоружных демонстрантов, пролили первую кровь патриотов... Подписи: писатели Ю. Власов, В. Распутин, А. Проханов, Л. Бородин, Ю. Беляев, В. Сорокин, С. Куняев, В. Крупин, академик И. Шафаревич, народные артисты и режиссеры Н. Бурляев, С. Говорухин, И. Горбачев, Т. Доронина, С. Бондарчук, Л. Зайцева, М. Ножкин, В. Овчинников, народный художник А. Шилов, вице-президент Пушкинской академии В. Легентов, композитор Г. Свиридов и др.» («Советская Россия», 2.10.1993): http://expertmus.livejournal.com/38970.html

(Эфир на канале ТВЦ 19.06.04)

Священник: - Здравствуйте, Игорь Ростиславович!

Шафаревич И.Р.: - Здравствуйте, благословите.

Священник: - Бог благословит нашу беседу. Сейчас в некоторых кругах считается хорошим тоном пнуть Церковь и обвинить её в том, что в 60-70-е годы Церковь молчала, шла на поводу у власти и фактически вступила с ней в соглашение. Вы разделяли тогда мнение Солженицына? Что Вы думаете об этом сейчас?

Шафаревич И.Р.: - И сейчас, и тогда мне казалось, что обвинения против Церкви неправомочны. Церковь состоит из людей, и она такова, каков церковный народ. Обвинять надо себя. Действительно, Церковь была страшно подавлена. Не было сил противостоять этому давлению, ему поддавались все.

Священник: - Вы занимались с детства наукой, почему Вы стали правозащитником?

Шафаревич И.Р.: - Собственно «правозащитником» я никогда не был, и сам этот термин мне чужд. У меня с подросткового возраста и до глубокой старости сохранялось чувство, что мой народ находится в смертельной опасности. Стремление мое - защитить свой народ, а не какие-то абстрактные ценности, которые кажутся мне малопонятными.

Священник: - А почему именно положение Церкви столь Вас заинтересовало, ведь свободы и права нарушались повсеместно.

Шафаревич И.Р.: - Не только положение Церкви. Я тогда написал книгу «Социализм как явление мировой истории». Мне хотелось понять, что же такое с нами происходит, ведь единственный инструмент, который у меня есть - выработанный в математике механизм понимания. Книга разошлась в самиздате, потом была издана заграницей. Мне казалось, что стержнем народа всегда является религия и ее проявление в миру - Церковь. Так мы выстояли татарское иго, только этим способом мы можем выстоять под тем игом, что легло на нас и продолжает давить и сейчас.

Священник: - Ваши родители пережили тридцатые годы. Как они относилась к Церкви, к вере? Как Ваше детство проходило в этот период?

Шафаревич И.Р.: - Это очень интересный вопрос. Не только у моих родителей, но и почти у всех представителей старшего поколения, на тридцать, двадцать, даже десять лет старше меня, я всегда встречал одно и то же: они потеряли веру в Бога, хотя были очень религиозными в молодости. Например, мой отец даже собирался идти в монастырь и выбрал себе монашеское имя. Они пережили гражданскую войну, голод, крах всех форм жизни, тиф, расстрелы. Отца дважды водили на расстрел, и лишь по случайности не расстреляли - он был в штиблетах, а ценились сапоги. После этого постепенно они потеряли веру в Бога. Я думаю, причина заключается в том, что дореволюционная Церковь не дала им заряда, который позволил бы им перенести испытания.

Священник: - Игорь Ростиславович, а к Вам тогда верующие обращались за помощью?

Шафаревич И.Р.: - Да, из-за моего сочинения «Законодательство о религии в СССР», которое тогда распространилось в самиздате, у людей сложилось ложное, горькое для меня впечатление, что я могу чем-то помочь. Ко мне много раз приходил один из инициаторов передачи храма в городе Горький, Леонид Федорович Казурин, по профессии настройщик роялей. Он рассказывал, как его травили, показывал письма, которые писали в его защиту - трогательные письма, написанные простыми людьми, непривыкшими складно писать.

Священник: - А как вообще складывалась судьба тех людей, которые пытались бороться за веру?

Шафаревич И.Р.: - Тяжело. Например, тогда по рукам ходило письмо верующих города Кирова (Вятки). Они были одними из немногих, кто протестовал против закрытия церквей, инициатором протеста был такой Талантов. Его начали травить в газетах, жена его умерла от инфаркта, его самого отправили в лагерь, и через полгода он там умер. Таких случаев я знаю довольно много.

Священник: - Игорь Ростиславович, Вы сейчас показали нам свою знаменитую книгу «Законодательство о религии в СССР». Для кого Вы ее писали и почему?

Шафаревич И.Р.: - В основном для себя, чтобы установить для себя истину. Я слышал много рассказов, но травмированные люди иногда склонны преувеличивать. Объективный факт - это законы, а законы были совершенно невероятными, даже конституция содержала такой пункт: у нас разрешается свобода отправления любого культа и свобода пропаганды атеизма. Но закон запрещал, например, причащение тяжелобольного или умирающего, если только в больнице нет «специально изолированного помещения». А такого помещения естественно не было.

"Еврейство как опора режима".

И́горь Ростисла́вович Шафаре́вич (род. 3 июня 1923, Житомир) - советский и российский математик, философ, публицист и общественный деятель, академик РАН, доктор физико-математических наук .

Биография

Математические труды

Основные труды Шафаревича посвящены алгебре, теории чисел и алгебраической геометрии.

В теории алгебраических чисел нашёл самый общий закон взаимности степенных вычетов в полях алгебраических чисел, что явилось в известной мере завершающим этапом 150-летней истории арифметических законов взаимности, восходящей к Л. Эйлеру и К. Гауссу. Шафаревич внёс фундаментальный вклад в развитие теории Галуа. В 1954 году он дал решение обратной задачи теории Галуа для разрешимых групп, т. е. доказал, что в том случае, когда основное поле является полем алгебраических чисел конечной степени, существует алгебраическое расширение этого поля с наперёд заданной разрешимой группой Галуа (за эту свою работу он был в 1959 году награждён Ленинской премией). И. Р. Шафаревич, Д. К. Фаддеев и их ученики получили в 1970-х-1980-х годах важные результаты, относящиеся к теории групп, теории целочисленных представлений групп и теории Галуа. В частности, совместно со своим учеником Е. С. Голодом в 1964 году Шафаревич дал отрицательное решение общей (не ограниченной) проблемы Бернсайда, а именно - доказал существование бесконечных периодических групп с конечным числом образующих.

Публицистика и общественная деятельность

Шафаревич известен не только как признанный учёный-математик, но и как публицист, общественный деятель и автор историко-философских публикаций, которые оцениваются некоторыми представителями либерального лагеря как антисемитские и конспирологические . Автор работ: «Русофобия» (и «Русофобия: десять лет спустя»), «Две дороги к одному обрыву», «Социализм как явление мировой истории».

С конца 1960-х годов принимает участие в общественной деятельности: пишет заявления и проводит пресс-конференции в защиту Русской Православной Церкви (РПЦ), против использования психиатрии как средства политических репрессий (совместно с А. Д. Сахаровым).

В 1974 году участвовал вместе с А. И. Солженицыным в издании «Из-под глыб» - сборника статей по вопросам духовной и общественной жизни того времени. В этом сборнике ему принадлежит статья «Социализм», где автор обрисовал

…сложность проблемы, с которой столкнулось человечество: ему противостоит мощная сила, грозящая его существованию и парализующая одновременно его самое надежное орудие - разум .

В 1975 году был уволен из МГУ, с тех пор не преподаёт.

В 1977 году во Франции вышла его книга «Социализм как явление мировой истории», сжатое изложение основных идей которой содержалось в сборнике «Из-под глыб».

В 1980 году опубликовал за рубежом и в самиздате эссе «Русофобия» . В эссе Шафаревич воспроизвёл идеи французского националистического историка начала XX века Огюстена Кошена, который разработал идею о «малом народе» - антинациональной элите, навязавшей «большому народу» свои идеи и теории и таким образом явившейся подлинной причиной и движущей силой французской революции . По Шафаревичу, российское воплощение феномена «малого народа» сыграло большую роль в революции в России. При этом «малый народ» не является, по Шафаревичу, каким-либо национальным течением (в нём присутствуют представители разных наций), но он содержит влиятельное ядро, связанное с евреями . Работа «Русофобия» содержит также поддержку версии, согласно которой расстрел царской семьи является «ритуальным убийством ».

Опубликование эссе привело к превращению Шафаревича в персону non grata среди части демократической интеллигенции . По словам А. Толпыго, "К ужасу всей московской математической общественности, Шафаревич оказался среди «патриотов» наихудшего, антисемитского пошиба. Да, конечно, кое-какие мысли этого жанра проскальзывали ещё в «Из-под глыб» - но никто не ждал «Русофобии» .

С конца 1980-х годов Шафаревич открыто печатает в СССР, а затем в России, свои публикации консервативной направленности.

После напечатания «Русофобии» в СССР в 1989 году в журнале «Наш современник» в «Книжном обозрении» (1989, № 38) появилось письмо протеста против взглядов Шафаревича за 31 подписью, включая Юрия Афанасьева, Дмитрия Лихачёва, Андрея Сахарова . 16 июля 1992 года Американская национальная академия наук обратилась к И. Р. Шафаревичу с просьбой покинуть её ряды, т. к. процедуры исключения из академии не существует; подобной просьбы прежде не возникало за всю 129-летную историю этой академии . Шафаревич покинуть академию отказался . Совет Американского математического общества выпустил специальное заявление, в котором выразил своё «осуждение антисемитских работ И. Р. Шафаревича» .

В 1989 году Шафаревич опубликовал в журнале «Новый мир» статью «Две дороги - к одному обрыву», направленную и против коммунизма , и против западной демократии.

21 декабря 1991 года участвовал в 1-м съезде Российского общенародного союза (РОС) Сергея Бабурина. 9 февраля 1992 года был избран членом Центральной Думы Российского Народного собрания. В октябре 1992 года входил в Оргкомитет Фронта национального спасения (ФНС).

В 1993 году был в списке кандидатов в депутаты Государственной Думы от Конституционно-демократической партии - Партии народной свободы (КДП-ПНС) М. Астафьева (список не собрал нужного количества подписей). В 1994 году вошёл во Всероссийский национальный правый центр (ВНПЦ) М. Астафьева - Н. Нарочницкой.

Член редколлегии журнала «Наш современник», в 1991-1992 годах входил в редколлегию газеты «День» Александра Проханова (после запрещения в 1993 году она стала издаваться как газета «Завтра»).

Работа И. Р. Шафаревича «Русский вопрос» включена издательствами «Алгоритм» и «Эксмо» в книжную серию «Классика русской мысли» .

Критика

Шафаревича обвиняют в антисемитизме, шовинизме , крайнем произволе в обращении с фактами в своих публицистических работах. Так, Семён Резник указывает на следующие приемы, примененные Шафаревичем для обоснования утверждения, что убийство Николая II было якобы еврейским ритуальным актом: один из убийц царя, Белобородов (русский, из уральских рабочих), получает у него еврейскую фамилию «Вайсборд», да кстати и отчество «Григорьевич» вместо «Георгиевич»; еврей Юровский объявляется непосредственным убийцей Николая, хотя за эту «честь» с ним конкурировали два его сотоварища - оба русские; без ссылки на источник, воспроизводится ложное утверждение о «надписях на идиш», якобы найденных на стене подвала, и т. д. В результате, по словам Резника, "Игорь Шафаревич освободил миф (кровавого навета) от средневековых нелепостей. Если расстрел царя был ритуальным актом, то любое убийство или только предполагаемое убийство, к которому причастны или только могли бы быть причастны какие-нибудь евреи, или масоны, или просто интеллигенты, подпадающие под понятие «малый народ», - может быть объявлено еврейским ритуальным убийством.

Библиография

  • Две дороги - к одному обрыву.
  • Социализм как явление мировой истории.
  • Есть ли у России будущее? Издательство: М.: Советский писатель. 558 страниц; 1991
  • Основные понятия алгебры. ,
  • Трёхтысячелетняя загадка. История еврейства и перспективы современной России. СПб.: Библиополис. 2002
  • Русский народ на переломе тысячелетий. Бег наперегонки со смертью. «Москва»-«Русская идея», 2000, 400 с. . Заключительный материал книги: “Чтобы история русского народа не оборвалась...” .
  • Записки русского экстремиста. Алгоритм, Эксмо, 320 стр.; 2004 3000 экз.

Примечания

  1. Игорю Ростиславовичу Шафаревичу - 80 лет! - «Русское Воскресение»
  2. Голод Е. С., Шафаревич И. Р. О башне полей классов // Изв. АН СССР. Сер. матем. . - 1964. - Т. 28, выпуск 2. - С. 261-272.
  3. http://www.vestnik.com/issues/2000/0118/win/reznik.htm Семен Резник. Кровавый навет в России
  4. http://www.vestnik.com/issues/2000/0620/win/efimov.htm Пётр Ефимов. Заметки о творчестве поэта Бориса Кушнера
  5. http://www.vehi.net/samizdat/izpodglyb/02.html
  6. И. Р. Шафаревич. Сочинения в трёх томах. Т. 2. - Москва, Феникс, 1994. - С. 145
  7. Почему случилось так, что именно выходцы из еврейской среды оказались ядром того «Малого народа», которому выпала роковая роль в кризисную эпоху нашей истории? Мы не будем пытаться вскрыть глубинный смысл этого явления. Вероятно, основы - религиозные, связанные с верой в «Избранный народ» и в предназначенную ему власть над миром. Какой другой народ воспитывался из поколения в поколение на таких заветах?
  8. По-видимому, в жизни «Малого народа», обитающего сейчас в нашей стране, еврейское влияние играет исключительно большую роль: судя по тому, насколько вся литература «Малого народа» пропитана точками зрения еврейского национализма, естественно думать, что именно из националистически настроенных евреев состоит то центральное ядро, вокруг которого кристаллизуется этот слой. Их роль можно сравнить с ролью фермента, ускоряющего и направляющего процесс формирования «Малого народа». Однако сама категория «Малого народа» шире: он существовал бы и без этого влияния, хотя активность его и роль в жизни страны была бы, вероятно, гораздо меньше.

Я хорошо помню атмосферу торжествующего еврейского национализма в конце 30-х годов. Каждый год с громом и фанфарами извещалось о победах советских исполнителей на международных конкурсах, и это бывали почти без исключения евреи. (А многие ли из них выдержали испытание временем? Кто знает или помнит сейчас столь тогда прославленных Бусю Гольдштейна, Лизу Гиюльс, Мишу Фихтенгольца и т.д.?) Повсюду гремели песенки самого популярного композитора страны - Дунаевского: его мелодия стала даже позывным сигналом советской радиостанции. (Помню рассказ одного знакомого Шостаковича: Шостакович, познакомившись с какой-то женщиной, сказал ей, что он композитор. Тогда она с уважением воскликнула: «Так Вы, может быть, знакомы и с Дунаевским!») Еврейский театр был столь популярен, что туда ходили даже те, кто ни слова не понимал на идиш, часто только для того, чтобы встретить там влиятельное лицо. С торжеством сообщал и газеты о всё новых победах лучшего шахматиста мира Ботвинника. Самые известные певцы Большого театра, наиболее печатающиеся писатели, поэты, журналисты были евреи. Евреи были тогда и опорой власти, и наиболее привилегированной частью советского общества…Так что ни о какой дискриминации евреев говорить невозможно, да тогда никто так и не считал. Террористический режим, утвердившийся в стране и в партии, затрагивал евреев, как и других. В верхушке НКВД произведены были массовые аресты, там было очень много евреев, их оказалось много и среди арестованных. Но я тогда ни от кого не слышал жалоб на то, что аресты имеют какую-то антиеврейскую специфику, да и потом их в литературе не встречал…Только после окончания войны стало понемногу обнаруживаться, что мировое еврейство и коммунистическая власть в СССР - это не одно и то же и в чем-то их интересы могут расходиться. Существование каких-то различий стало проявляться, начиная с 1948 г., когда возникло Государство Израиль. Само возникновение этого государства явно лежало в области общих интересов. Оно было прокламировано Советом Безопасности ООН, где СССР не только не воспользовался «правом вето», но и активно поддерживал это решение. Руководители советской политики надеялись приобрести в лице Израиля рычаг для влияния на Ближнем Востоке или же по инерции следовали тенденциям мирового еврейства. СССР был одним из первых государств, признавших Израиль. Известно, что в начавшемся арабо-израильском конфликте СССР вначале снабжал Израиль оружием…Но тут выяснилось, что ЕАК играет некоторую самостоятельную роль, отличную от запланированной для него коммунистической властью. Он оказался центром, притягивавшим национальные чувства евреев СССР. Туда поступали сотни писем с призывами активнее помогать Израилю: одни настаивали на разрешении ехать в Палестину, другие предлагал и собирать деньги для помощи Израилю. Тогда это было нечто совершенно неслыханное: человек, имевший отдаленного родственника за границей или получивший оттуда несколько писем, и то уже был уязвим. А ведь вся работа ЕАК была известна НКВД хотя бы через секретарей Комитета. На это наложилось еще то, что посла государства Израиль Голду Меир приветствовали в Москве толпы евреев (обычно при посещении ею синагоги). Сама же Меир всегда придерживалась проамериканской ориентации, которую вскоре приняла и вся политика Израиля. Выяснилось, что советское еврейство считает возможным активно поддерживать политику, отличную от политики коммунистической власти… В газетах появилось выражение «космополит» (часто с прилагательным «безродный»), которое, как всем было ясно, связывалось с еврейским происхождением. Пожалуй, трудно остановить тождество этих двух понятий: «космополит» - «еврей» имея в виду тот смысл, который вкладывался тогда советской прессой). Чувствовалось, что термин «космополит» никак не применим, например, к Кагановичу, Мехлису, Говарду Фесту или Иву Монтану. Скорее, термин «космополит», в его тогдашнем употреблении, можно расшифровать как «еврейский националист, действующий противоположно интересам и политике партии». Космополитам приписывались попытки оказать разлагающее влияние на патриотизм советских граждан, ослабить целостность и прочность советского строя, заражая советских людей буржуазной идеологией, очернить историческое прошлое входящих в СССР народов…Одновременно в газетах появлялись статьи другого типа - фельетоны уже не политического, а бытового уровня, где описывались жульнические махинации какого-нибудь дельца с подчеркнуто еврейским именем и фамилией… Наконец были произведены аресты. Была арестована группа врачей, обвинявшихся во «вредительстве» - умерщвлении под видом лечения ряда партийных вождей и в покушении на жизнь других, в том числе Сталина. Большинство этих врачей были евреи, но среди них было несколько русских. Однако, еврейский аспект этой акции был подчёркнут обвинениями в связях с еврейской благотворительной организацией - «Джойнт». Это дело было прекращено сразу после смерти Сталина. Все присужденные к заключению в лагеря по делу ЕАК, а также находившиеся под следствием по другим делам были освобождены.

Еще в древней Иудее вся культурная деятельность была, по-видимому, полностью подавлена единой целью - созданием этноцентрической религии. И позже, вряд ли кто-либо может указать хоть какой-то продукт именно еврейской культуры. Это можно было бы пытаться объяснить тем, что жизнь евреев протекала в рассеянии, хотя не мешало же это им сохранять сознание национального единства, а у других народов это сознание всегда бывает связано с существованием национальной культуры. Но вот создание чисто-еврейского государства Израиль в этом ничего не изменило. Положение стало даже более острым. Казалось бы, такие яркие еврейские таланты проявляются в странах, где евреи вкраплены в незначительных количествах, как уран в окружающей руде. Если их соединить вместе, должен был бы произойти просто атомный культурный взрыв! Но наделе оказалось - пустота. Даже в специфически еврейских областях деятельности. Например, почти все лучшие скрипачи мира - евреи, но я не слыхал ни об одном, вышедшем из Израиля. Тоже относится к шахматистам. Израиль (как признанное государство) существует уже более полувека, а он породил меньше талантов, чем другие маленькие страны: Голландия, Дания, Норвегия. Мы видели и в этом обзоре, что евреи внесли большой вклад в развитие определенных течений человечества. Например, в развитие капитализма в Западной Европе. Но капитализм уже складывался в Италии, Франции. Евреи участвовали только в том, чтобы придать ему определенные черты: финансово-спекулятивное направление. Или в развитии социализма в XIX и XX в.в. Но сам социализм как учение существовал задолго до этого, с Платона. Евреи же играли громадную роль в превращении его в основу революционного движения, в победе социалистической революции и утверждении революционной власти. Кроме того, евреи, после эпохи эмансипации (в ХIХ-ХХ в.в.), участвовали в культурной деятельности многих стран, наряду с представителями коренных (как сейчас говорят - титульных) народов. Например, в развитии немецкой литературы и музыки, общеевропейской физики и математики, мировых финансах и т.д. И в своей собственной специальности - математике - я знаю много имен еврейских способных, талантливых математиков, начиная с XIX в., в своей жизни встречал их и сам. Но все они действовали в той культурной математической традиции, которую уже создали западноевропейские народы. В ней японцы, евреи, русские, китайцы и т.д. были лишь продолжателями. Да хоть такой яркий пример, как гениальный цикл песен Шостаковича «Из еврейской народной поэзии». Видимо, существовал яркий фольклор еврейских местечек, частично был даже собран (как я слышал, еврейскими музыкантами). Но, чтобы превратить его в музыку мирового масштаба, понадобился Шостакович. Я способен указать лишь на один творческий акт, свойственный именно евреям как народу, это создание самих себя: совершенно уникального, не встречавшегося до того сплава религии и национальности, замешанного на идее избранности. И сохранение и укрепление этого удивительного феномена на протяжении более, чем двух тысячелетий. Но это совсем не те плоды культуры, о которых мы говорим в связи с греками, римлянами, немцами, китайцами и т.д. В обычном же, более стандартном понимании, евреи участвуют в деятельности других народов, в рамках уже созданной этими народами культуры. Причем делают развитие некоторых областей или направлений более интенсивным. В своей старой работе «Русофобия» я сравнивал роль евреев в русской революции с ролью катализаторов в химических реакциях. Это вещества, ускоряющие химическую реакцию, хотя в их отсутствие реакция все равно бы происходила, но менее активно. С этим связана более глубокая, объективная опасность слишком значительного участия евреев в развитии какой-то области. Они сами нуждаются в том, чтобы существовала основная масса представителей народа, в принципе создающего новую культуру. Без этого (т.е., например, если евреи становятся большинством, «доминируют») само культурное творчество иссякает, в нем не остается места и для евреев. Наступает ситуация, аналогичная той, которая существует в государстве Израиль.

А. В.-М.: Уважаемый Игорь Ростиславович, хочу Вас попросить рассказать о себе. Кто Ваши родители, как Вы жили в детстве, как пришли в математику, что с Вами происходило в поздние годы.

Игорь Шафаревич: Вы знаете, собираясь к вам, я думал, что здесь будет интересно, но я себе совершенно не представлял даже приблизительно, что Александр Николаевич Васин, композитор и певец начнёт рассказывать о Законе взаимности, о группе «Ш» и причём, что особенно поразительно, в основном верно... (Смех в зале, аплодисменты). Это ещё раз показывает, в какой необыкновенной стране мы живём и в какое необыкновенное время.

Я родился в семье советских служащих, которые происходили из революционной интеллигенции низкого чиновничьего провинциального слоя. В семье я получил, по-видимому, очень сильный импульс (который я потом всю жизнь ощущал неосознанно даже, и только может быть, сейчас осознаю, какой он был сильный) любви к России, к русской литературе, к русской истории. Кроме моих родителей, у меня был ещё третий такой учитель, которого я всегда с благодарностью вспоминаю, – это громадный шкаф, оставшийся ещё с дореволюционных времён, набитый дореволюционными книгами моего деда. Он был учителем гимназии. Очень странный человек, никогда не прочитал ни строчки художественной литературы, считал, что это ерунда. Читал только историю и географию. Был очень скупой и поэтому покупал все эти издания в бумажных переплетах, чтобы они дешевле были, сам научился переплетать, и все они были вручную переплетены. В шкафу деда был и Кант, и история Соловьёва (она есть у меня до сих пор в его переплёте)… В общем, мне открывалась какая-то дорога в такие области, которые были в то время закрыты. А ещё в раннем детстве мне очень понравилась книга русских былин в грубом картонном переплёте… До сих пор помню даже буквы какими она была написана. Так я открывал для себя феномен культуры, науки. А однажды один приятель говорит: «Слушай, у меня есть книжка, мура какая-то, может тебе будет интересно». Я посмотрел: это был учебник истории Рима. И для меня открылось явление, что жизнь не исчерпывается тем, что я вокруг себя вижу, а куда-то в безконечность, в космос уходит, не исчерпывается теми днями и месяцами, в которые я живу, куда-то уходит в прошлое, идёт в будущее… Эта книга для меня стала переворотом. Моим увлечением стала история и настолько, что я даже думал (а мне было около десяти лет), что сделаюсь профессиональным историком, таким как Соловьёв или Костомаров. Много лет спустя я нашёл старую тетрадку, где тогда было написано детским почерком моё сочинение «Почему Самозванец был на самом деле сыном Ивана Грозного».

А потом в какой-то момент у меня появилась вторая область интересов – математика. Роль сыграло то, что я уже чувствовал – заниматься историей, будучи честным, трудно. Может быть, было не так. На самом деле много было хороших историков в России в то время и жить можно было, но тогда я этого не осознал. А математика… в неё многие шли как древние христиане в катакомбы или в монастырь: искали какую-то нишу от тяжестей жизни. Это была вещь не идеологическая, не нужно было клясться марксизмом, как в истории или философии.

Если стану инженером, попаду в сложную ситуацию, на стройке какой-нибудь дадут зеков-рабочих, с такими страшными сторонами жизни столкнёшься, а здесь уходишь в идеальное существование. Мне кажется, именно это подтолкнуло меня к занятиям математикой, кроме необычайной красоты, которая в ней существует. Родители сказали, что дадут мне денег на учебники, но с условием, что учебники по алгебре будут на английском, а геометрии на немецком языках. (Смех в зале, аплодисменты). Надо сказать, что язык математический это почти что даже и не язык.

Так для меня математика сделалась профессией. А историей, литературой я продолжал интересоваться, много читал для себя, но было такое чувство, что практически ничего из этого сделать нельзя, никакое влияние человека на жизнь невозможно. Вообще господствовало представление, что жизнь – это какая-то грандиозная машина. Это чувство подчёркивалось соответствующими лозунгами, висевшими, где попало. Они поддерживали в каждом из нас чувство, что никто никуда от этого не уйдёт, что такой строй жизни будет тебя встречать на каждом шагу и что эта огромная машина всё время что-то строит, строит… И даже терминология была строительная. Например, говорилось – «строительство на фронте науки»… А за пределами машины реальной жизни, имеется машина космоса, машина истории, которая управляется законами диалектического материализма, которые непреложны, которые читаешь у Маркса и Энгельса. И что все они такие же, как законы естественных наук: как можно рассчитать траекторию камня, точно так же можно рассказать и предвидеть развитие общества… Ты можешь только почувствовать ритм этой машины и быть маленьким винтиком в ней, и можешь вращаться в ту сторону, в которую эта машина действует. А если ты начнёшь «вертеться» в другую сторону, сразу же сломаешься.

А математика действительно была абсолютно свободной наукой, и осталась такой. Даже в физике были «идеалистические» теории, которые разоблачались – теория относительности, теория квантовой механики, а в математике и этого не было. Если ты аспирант или работаешь в математическом институте Академии наук, то сам выдумываешь свою задачу, открываешь, что эта задача существует или у классика какого-то в книжке её находишь, прикидываешь, как её можно лучше решить… Ты действительно являешься творцом, такой абсолютно автономной личностью, которая совершенно не подвержена механическим законам. В этом смысле математика была основным стержнем моей жизни.

Изменения стали происходить только в 60-е годы, когда стало ясно, что в стране что-то меняется под влиянием действий определённых людей и, значит, в этом можно как-то участвовать. И появилось чувство, что неучастие в этих изменениях, полный уход в математическую «башню из слоновой кости», в некотором роде предательство. У Достоевского в «Бесах» замечательно описывается эпоха реформ прошлого века, когда появилась свободная пресса и люди какие-то появились, и он говорит, что люди были в высшей степени разные: были там и жулики, но были люди и несомненно честные, причем честные были гораздо непонятней жуликов. Такая же компания была и у диссидентов.

Примерно в 67-м году я познакомился с Солженицыным.

А. В-М.: «Иван Денисович...» уже вышел или ещё нет?

И. Ш.: Уже вышел. Ещё при Хрущёве . Солженицын кипел: "Надо что-то делать!" Он собирался издавать журнал, общественно-литературный. Ему казалось, что у литераторов накопилось много вещей, которые они не могли напечатать из-за цензуры, но быстро выяснилось, что желающих на журнал не наберётся. Так постепенно мы пришли к идее сборника статей о современной жизни; через какое-то время родилась книга «Из-под глыб». Там было около десяти статей, три моих, три Солженицына.

А. В-М.: И ещё Агурский, Борисов, Барабанов…

И. Ш.: Это было, кажется, одно из первых моих открытых выступлений не по математическим вопросам. Сильным было влияние Солженицына, который говорил, что нужно писать, мысли, которые есть, нужно записывать… не надо смотреть на то, можно или нельзя напечатать, а надо писать.

Вот тогда и получились у меня как бы две линии жизни. Пересеклись они в 74-м или в 75-м году, когда за этот сборник, а потом за книжку о социализме, которую я написал (она ходила в самиздате), меня уволили из университета. И, хотя моя основная работа была в академическом институте, свою работу в университете я считал очень важной, там у меня было много учеников – и студентов, и аспирантов. Я любил с ними заниматься, много времени тратил на учеников и, думаю, что если бы меня не уволили из университета, то это плохо кончилось бы для меня. Большая нагрузка была, мог сорваться. А тут власти помогли: меня уволили, лекции не нужно было читать и, главное, закончилась с учениками очень большая постоянная работа, встречи по несколько раз в неделю с каждым. Нужно было составлять список, сколько у меня человек защитили кандидатскую диссертацию, так как я числа не помнил, а мог только по фамилиям вспомнить, я насчитал 33. Половина из них уже докторские защитили. Теперь у меня уже учеников не осталось.

А. В.-М.: А на что жили-то, когда ушли из университета?

И. Ш.: Но я же остался в институте им. Стеклова.

А. В.-М.: Игорь Ростиславович, Вы не расскажете о ситуации 68-го года с Есениным-Вольпиным; Ваше участие и что там происходило?

И. Ш.: Есенин-Вольпин жив и до сих пор, живёт в Америке. Он был человек несколько чокнутый, странноватый, как говорят «пыльным мешком по голове ударенный». Его действительно посадили в психиатрическую больницу «Белые столбы» под Москвой для очень тяжёлых больных. Почему посадили? Потому что они, три каких-то человека в 68-м году подали бумагу с просьбой разрешить им на какой-то площади Москвы провести демонстрацию в честь 15-летия освобождения России. Если отсчитать 15 лет, это будет год смерти Сталина. Я не знаю, что с двумя другими сделали, но его сразу же туда посадили. Для меня-то символ был такой, что это сын Есенина! Не можем мы разрешить, что бы с сыном Есенина, что бы уж он там не вытворял, если ничего уголовного нет, так обошлись.

А. В.-М.: А какая была идея письма, что за текст был?

И. Ш.: Содержание письма не играло никакой роли. Просто нельзя было допустить, чтобы эту историю замолчали. И письмо стало «ходить по рукам», попало к иностранным корреспондентам, его прочитали по зарубежному радио… И буквально через три дня, как письмо было подано, Есенина-Вольпина перевели в другую больницу, Кащенко, и я знал, в каком отделении он лежит, к нему всех допускали, то есть это уже не было заключением в психиатрической больнице. Конечно, он был человек, которому надо было периодически подлечиваться, успокоительные принимать, ещё что-то такое, но оснований для принудительного заключения его в психиатрическую больницу никакого не было.

Вообще, этот период был сложный. Взрыв диссидентства оказался очень разнообразным. Можно и Сахарова, и Солженицына зачислять в диссиденты. Первое чувство было, что хотелось свободно вздохнуть и на этой почве самые разные люди находили общий язык. Но через некоторое время диссидентство стало расслаиваться и разные направления очень сильно разошлись. Например, Бородин, сейчас он главный редактор журнала «Москва», тогда он жил в Ленинграде и входил в группу Огурцова. Очень интересное явление. Никто с ними сравниться не мог. У других диссидентов в основном это были лозунги, «мы за коммунизм очищенный от неверного понимания», «за возвращение к ленинским нормам»... Один даже ходил с плакатом, требуя возвращения к этим самым «нормам»… Его отправили в лагерь на три года. И когда он жаловался, мол, смотрите, за что меня отправили, я ему сказал: «Вы получили то, о чём просили. А где-нибудь в 20-м году Вас бы просто пустили в расход и всё».

Об Андрее Сахарове. Сейчас его крайним демократом, антикоммунистом представляют – это неверно. В своих первых произведениях он стоит на совершенно социалистических позициях: требует ослабления цензуры, больше демократии, отмены привилегий и так далее. Но в основном, это были заимствования с Запада.

А вот люди из ленинградской группы Огурцова были совершенно оригинальны. Они разработали, основанную на философии Бердяева, свою концепцию будущего России. Я не поклонник Бердяева, но их подход меня заинтересовал. Например, они говорили, что должно быть не три власти, а четыре. Четвёртой должна быть нравственная власть, которая будет принадлежать представителям церкви и каким-то наиболее морально достойным людям в обществе. Они считали, что надо создать большую группу, которая в какой-то момент станет настолько значительна, что выступит и возьмёт власть в свои руки. Они собрали человек до тридцати, наверное, на том их и посадили. Но это была очень думающая, очень свежая, интересная группа. Остальные все долдонили об «очищенном социализме». А на практике они сосредоточились на «правах человека», которые в конце концов сошлись в одном – праве на эмиграцию.

Вернусь к нашему сборнику. Ряд статей мы с Солженицыным рассматривали. В очередной раз я к нему пришёл домой, вдруг звонок, его жена говорит: «К тебе пришли». Он вышел, и я слышу его возбуждённый крик: «Ах, вот вы как!» Они говорят: «Да, мы вас уводим». Я вспомнил, что обыск можно проводить в квартире задержанного, но на вещи, которые при тебе находятся, должен быть особый ордер. Я быстро материал сборника запихал в портфель и вышел в прихожую. Вижу там восемь молодцов таких стоят, кто-то в милицейской форме, остальные в штатском. Ну, они Солженицына и увели.

Увели, потом выслали из страны, но связь была. Он мне даже звонил время от времени из Швейцарии. Мы решили, что наш сборник должен быть издан как русский самиздат. Мы были против духа эмиграции и равнения на заграницу. На пресс-конференции, которая собралась у меня дома, я высказал «крамольную» мысль, что нельзя духовное общественное движение строить на том, как уехать из нашей страны. Это оскорбительно для страны, если главной проблемой называют ту, как из неё уехать! Главная проблема для страны – как в ней жить. На меня обрушился тогда страшный шквал, я оказался как бы штрейкбрехером в этой среде в первый раз (потом это повторялось). Таким был, мне кажется, главный раскол в диссидентстве.

Мы хотели сборник «Из-под глыб» опубликовать в советском самиздате и были запущены все обычные механизмы распространения: люди, которые распечатывали такие материалы, у них были связи с другими, которые или тоже распечатывали или фотографировали, иногда переписывали от руки; ксероксов тогда ещё не существовало вообще, компьютеров тем более. Сам я сделал около десяти экземпляров… И вдруг через некоторое время люди мне начинают возвращать их! Говорят, что как-то не пошло. Спрашиваю: – Почему? – Да что это за сборник, – говорят они, – вместо прав человека там что-то о России, о православии! Да может быть он шовинистический, да может быть он славянофильский?! Один мне даже сказал: «Вы знаете, он даже каким-то славянофильством пахнет». Я говорю: «А что, славянофильство криминальным было?»

А. В.-М.: Я сам помню, что нельзя было найти этот сборник! Я мог достать всё. А это в руках не держал. Знал, что он есть. Найти было невозможно.

И. Ш.: Да, это уже одни диссиденты противодействовали другим: так проявлялся тот раскол среди диссидентов, о котором я сказал раньше. Многие из них просто хотели уехать, а власти уже охотно разрешали отъезд. И жаждущие эмиграции потеряли полностью какой бы то ни было контакт не только с народом (об этом и речи не могло быть), но и с основной массой интеллигенции. Реально это был маленький кружок людей, который всё больше и больше в себе замыкался и ориентировался только на связь с заграницей; на то, что они что-то напечатают здесь, передадут корреспонденту американскому, он это прочитает по американскому радио и так они сделаются известными. Потому всё и заглохло примерно к 80-му году. Говорят, Андропов делал на Политбюро доклад, в котором сообщил, что «язва диссидентства наконец изжита». И, мне кажется, так и было. А это был действительно упущенный шанс.

Где-то в 60-е годы могли начаться в СССР изменения и экономически, и нравственно гораздо более сильные, чем «перестройка» конца 80-х годов. И за это, в частности, ответственен тот слой, который тогда называли диссидентами, сейчас называют шестидесятниками. Этот слой сознательно сконцентрировался в маленькую группу, чуждую стране, а по чуждости через некоторое время и враждебную. Схема проста: «Как это нас не понимают, и не принимают?!» Бывшие диссиденты начали писать такие вещи, читая которые, приходишь в ужас…

– Интеллигент в России – это зрячий среди слепых…

– Интеллигент, это вменяемый среди невменяемых!

– Интеллигент в России – человек среди животных… и тому подобное.

Записка из зала: Игорь Ростиславович, расскажите, пожалуйста, об истории создания «Русофобии» и событиях, которые за этим последовали?

А. В.-М.: Вообще-то, о последующих событиях можно прочитать в журнале «Наш современник» за 1991 год, № 12. Здесь большая статья Игоря Шафаревича – именно отклики на сбывшуюся «Русофобию».

И. Ш.: Да, она называется «Русобофия. 10 лет спустя». А вообще вся эта работа в какой-то мере связана со сборником «Из-под глыб». Когда он вышел, Струве, издававший в Париже журнал «Вестник христианского движения», предложил опубликовать кое-что в этом журнале, в котором было напечатано несколько статей, опровергавших диссидентские произведения, очень, кстати, популярные, относительно того, что русская история сплошная неудача, что в России всегда господствует диктатура и террор – и при Иване Грозном, и при Петре, и при Сталине; что русская душа вечная раба, а рабство заложено в русской психике и так далее. Я вспомнил, что и в статьях Солженицына разбирались подобные работы, ходившие в самиздате. Значит, существует какое-то течение, но тогда должна быть причина, по которой это течение возникает. Меня интересовала и до сих пор интересует параллель русской истории и истории французской революции, занимаясь которой я наткнулся на интереснейшего и умного автора – Огюстена Кошена. Он пишет, что французской революции предшествовало такое же течение во Франции: и крайнее глумление над французской историей, и в непристойном виде Орлеанскую деву выставляли, над Генрихом IV издевались и всю жизнь Франции представляли, как комическое недоразумение. А позже я увидел, что и в Германии в своё время это было, в эпоху молодого Маркса. Как у нас писали, что Пушкин, Лермонтов только ничтожные подражатели Байрона и в России никакой литературы нет, так и в Германии – что нет там литературы, а там уже и Гёте был, и Шиллер, и романтики, что вся литература, мол, только во Франции. А Вольтер объяснял французам перед революцией, что Франция дикая страна, а цивилизация только в Англии. И я увидел, что существует повторяющееся историческое явление. Мне показалось, что это интересно. Вот это я и изложил. И ничего бы, думаю, не было, если бы я не высказал своё мнение, что имеется некий слой еврейской интеллигенции, которая в этих разрушительных событиях особенно активно участвует. (Вот, кстати, как у нас сейчас.) Это вызвало страшную реакцию и обиды.

А. В.-М.: Всё остальное вроде не заметили, да?

И. Ш.: Да. Только на эту тему и была основная ругань в колоссальном количестве. Был какой-то период, когда все толстые журналы каждый месяц – как будто кто расписание составил – печатали материалы с опровержением моей работы.

Записка из зала: Игорь Ростиславович, как Вы можете объяснить цикл Чижевского в отношении обществ?

И. Ш.: Я не знаю. Это вопрос, над которым я никогда всерьёз не задумывался и не компетентен ответить.

А. В.-М.: А вот у Вас в одной из работ написано, что революция – это проявление идеи смерти; и соответственно, есть проявление идеи жизни: получается, что существуют два мощных полярных устремления?

И. Ш.: Я думаю, что здесь совершенно другое. В каком-то смысле Вы ставите вопрос о функции зла в жизни и смерти как высшего зла . Знаете, очень трудно ответить, очень уж абстрактный вопрос.

А. В.-М.: Игорь Ростиславович, можно Вас спросить о Данииле Леонидовиче Андрееве – Ваше отношение к нему; в частности, Вы в своей статье вроде называете его мыслителем, а потом, если я правильно понимаю, «Розу мира» почти всю куда-то отодвигаете, а говорите о поэте. А всё-таки, совокупно – что это такое? Или Даниил Андреев – принципиальная несходимость, несводимость внутренних устремлений?

И. Ш.: Да, конечно.

А. В.-М.: Но второй том-то стоит в середине конструкции, с его же подачи; то есть он скрепляет трёхтомник .

И. Ш.: Конечно, я согласен, что в Данииле Андрееве имеются какие-то две стороны, не объединённые синтезом. Стихи его большей частью могут быть восприняты в традиционном мировоззрении, условно говоря, а «Роза мира»… Там имеется, с одной стороны, описание его субъективных видений, а с другой – цепочка знакомых рационально-либеральных постулатов.

Что же видел Андреев? Мне кажется, он видел нечто реальное. Он часто сетует, что слов не хватает для описания его мистических видений или галлюцинаций. Возможно, это некоторые художественные образы… Важно, что субъективно он нечто видел так же ясно, как я вижу вас, а вы меня. И эти образы, мне кажется, могут вкладываться в любое мировоззрение – традиционное христианское или в какое хотите. Но то, что он говорит о самой идее «Розы мира» – объединение всех религий, необходимости заимствовать всё рациональное и так далее… у меня такое впечатление, что говорит просто другой человек, который к мистическим видениям, к тому, что религия поднимает человека над миром, не имеет никакого отношения, и который будто и не понимает, что при «объединении» каждая религия теряет именно то индивидуальное, ради чего люди в неё и веруют, почему она и существует.

Предположим, что в наш мир вторгается божественное, или вообще сверхъестественное, но мы не можем его воспринимать так же отчетливо и ясно, как нашу будничную реальность. При передаче оно искажается. А передаётся оно, главным образом, при помощи мыслительного культурного аппарата человека определённой эпохи. Так и у Даниила Андреева. В «Розе мира» поразительно розовое отношение к русским народовольцам-рево-люционерам, людям, которые каким-то загадочным образом ненавидели существующий строй. Им стало совсем невозможно жить, когда освободили крестьян. Настолько невозможно, что надо было идти и убивать! Андреев совершенно не почувствовал, что это патологическое сознание, и как интеллигент начала века, относился к ним с обожанием. И таких диссонансов у него много. Одна из самых ярких новелл, поразительная – образ Сталина! И потом вдруг кончается тем, что Сталин проваливается в какие-то низшие миры, за него борются чёрные силы, которые считают, что в Сталине содержится запас их чёрной энергии, что они должны его снова возродить для будущей жизни. Но тут на коне (?!) прискакал Авраам Линкольн… ему помогает Александр I… и они отправляют Иосифа Виссарионовича куда-то ещё дальше… Я сказал его вдове, Алле Александровне, что эта легенда не воспринимается и она ответила: «Я всегда стараюсь обходить эти страницы».

А. В.-М.: Игорь Ростиславович, можно ещё вопрос. Это по поводу Вашего отношения к слову «понимать» и «не понимать» и связанной с этим проблемой человека. Мне кажется, многие об этом думают. Так что ж такое «понимать»?

И. Ш.: Вы затронули очень больной для меня вопрос, над которым я очень много думал. И очень, по-моему, злободневный, потому что термин «понимание» в европейской цивилизации претерпел изрядную трансформацию, в то время как в более традиционных культурах смысл истории, смысл жизни до сих пор понимается через миф, через ритуал. Условно говоря, каждая религия основывается на мифе, который воспроизводится в ритуале. Но такая форма понимания как бы потеряла свой престиж. Смысл слова «понимание» в цивилизации, начиная примерно с ХVII века и до нашего времени, всё более суживаясь, приобрёл характер… поиска причин, причины события, цепочки явлений, движений человеческого бытия. То есть опять всё сходится к модели: причина «толкает» какое-то тело, тело толкает следующее тело, третье и так далее. Мы опять приходим к механической машине, которую можно разложить на элементарные части, потом собрать и увидеть как она работает по принципу причины и следствия.

Однако, наибольшая часть значительных сторон жизни в эту терминологию «понимания» не укладывается. Мне кажется, что в эту категорию вообще не укладывается всё, что связано с живым, тем более то, что связано с человеком. Это чисто физико-математическое представление с безконечным пространством, с безконечным временем, это идея, что всякое явление может быть изучено и воспроизведено с помощью эксперимента. А эксперимент основывается на том, что во всех условиях экспериментатор будет объективен. Но в большинстве случаев мы сталкиваемся с такими проблемами, которые от нашего отношения, от нашего переживания, даже от нашего самочувствия в данный момент роковым образом зависят.

А. В.-М.: Ну это всё гегелевское, что человек, наблюдающий мир, может быть безпристрастен.

И. Ш.: Да. А безпристрастность учёного, например, означает, что один кубический сантиметр железа в лаборатории Москвы, точно такой же, как кубический сантиметр железа где-нибудь в Лос-Анджелесе. Но характерное свойство живого как раз означает нарушение одинаковости! В каждый момент живое действует непредсказуемым образом и имеет некоторую свободу своего движения. Благодаря этому происходит раздвоение в отношение к миру.

Среди учёных естественнонаучного направления было такое счастливое исключение – изумительный биолог, величайший ученый нашего века Конрад Лоренц, создатель науки о поведении животных, этологии. Его главная книга об агрессии и зле не так давно впервые на русский переведена. И Лоренц говорит, что какое-то действие может быть морально или неморально только в том случае, если оно направлено на живое. А так как современный человек имеет дело, как правило, с неживым, то он уже отучился от подхода к своим поступкам с точки зрения моральности, ответственности, а оценивает их исключительно с точки зрения целесообразности. Если такой «современный человек» сталкивается с чем-то живым, противоречащим ему, наш «современник» быстро это уничтожает. Такова примерная схема нынешнего экологического кризиса: он только логическое последствие изменения понятия «понимание», которое произошло, начиная с так называемой «научной революции» ХVII века.

А. В.-М.: А какое другое возможно понятие «понимания»?

И. Ш.: Вы знаете, когда читаешь Толстого, чувствуешь, что он это прекрасно понимал. Он пишет: «Они говорили друг с другом, но главное, что они узнавали – были не слова, а их понимание друг друга. Оно текло помимо разговора...».

Человечество существовало сотни тысяч лет и не вырождалось в фантастически тяжёлых условиях и поэтому вряд ли человек может существовать, не осмысливая каким-то образом свою жизнь и окружающий мир. Тот же Лоренц говорит, что сейчас всё основано на понятии объективности, что для нас достоверно только то, что может быть измерено. Такая объективность уничтожает человека. Однако, даже социологические процедуры говорят, что гораздо более достоверной является та часть наших знаний, которая называется субъективной. И это, как всегда, заложено в языке: субъект, «суб» это значит «под», это то, что лежит в основе! Это те наши переживания, которым мы должны доверять гораздо больше, чем знаниям, выведенным путём логических рациональных соображений! Именно «рациональные знания» сплошь и рядом приводят людей совершенно не к тем последствиям, которые они ожидают.

А. В.-М.: Но дальше вопрос и думаю, Вы знаете какой: субъективное имело большое значение, когда раньше жили семьёй, хутором, селом, племенем. Одного живого хватало на остальных живых. Но с расширением контактной базы у нормального живого стало не хватать сил на других живых, на безконечные шероховатости, индивидуальности, неровности... Не ради ли своего спасения человек переходит на машинный вариант понимания? Что с этим делать? Гений, наверное, способен (на то он и гений) вмещать и живое и неживое, и что-то ещё такое, о чём мы не знаем. А что делать на уровне, ну, не совсем обыденного сознания, но хотя бы средне-приподнятого?

И. Ш.: Такова особенность общества, которое строится, которое делается всё более анонимным обществом. Человек вынужден иметь дело с другим человеком, которому он не может посмотреть в лицо; с которым он контактирует вне традиционных, за сотни тысяч лет выработанных способов контакта между людьми. Теперь почти не видна улыбка, не виден взгляд, не слышен смех. У Лоренца, кстати, имеется очень глубокий анализ, что такое смех...

А. В.-М.: ...и что животные могут смеяться. Хочу напомнить одну цитату, которую использует Игорь Ростиславович, о том, что если два волка дерутся и один ослабел, он сразу показывает противнику свою уязвимую жилу, и тот клацает зубами, но никогда не хватает и не рвёт. Не может. Он не человек…

И. Ш.: Конечно! Этот же кодекс живого воспроизводился древним рыцарем, который сдаваясь, снимал свой шлем, обнажая голову и делая тем самым невозможным удар по голове, потому что в его противнике была запрограммирована невозможность пренебречь таким жестом. А мы теперь как будто запрещаем себе решать вопросы жизни на основании личных впечатлений!

Например, голосование. Демократия была рождена в Афинах, где жило примерно 20 тысяч жителей. Перикл говорил, что он знал каждого жителя этого города в лицо. Вот это и есть неанонимное общество. Я думаю, что нужно постараться придать нашим общественным институтам как можно менее анонимный характер.

Записка из зала: Игорь Ростиславович, расскажите, пожалуйста, о Вашем отношении к Николаю Данилевскому.

И. Ш.: Вы знаете, я очень рад, что у вас был вечер, посвящённый Данилевскому . Его недооценивают.

А. В.-М.: Или специально замалчивают…

И. Ш.: Да, похоже. Потому что его книга «Россия и Европа» это первое принципиальное опровержение концепции постоянного прогресса, который, конечно, далеко не является универсальным свойством человеческого жития.

В античности, например, исходили из концепции упадка: сначала золотой век, потом серебряный, мы живём в железный век. Часто появлялось представление о циклическом движении – оно было в эпоху Возрождения. Хотя ещё Аристотель говорил о философах, утверждающих будто всё повторяется. Но постепенно концепция прогресса почти вытеснила другие теории. И, между прочим, постоянный прогресс понимался и понимается не в смысле стремления к какому-то идеалу, а лишь как накопление всё большего числа однотипных частей, накопление до безконечности. Вот такой принцип: передовые цивилизации это те, которые накопили таких частей больше и, конечно, это Европа или в общем смысле Запад. А остальные отстали, свернули на тупиковые линии развития… Этой точке зрения и противостоит книга «Россия и Европа». И хочу напомнить, что через несколько лет после неё Данилевский написал другую книгу (в двух томах) о дарвинизме , где он приводит ряд возражений не против принципов существования естественного отбора, а против использования естественного отбора в качестве чуть ли не единственного объяснения приспособленности и совершенства мира. Насколько я знаю, ни одно из его антидарвинистских утверждений до сих пор не опровергнуто.

Возвращаясь к его главному труду, скажу, что согласен далеко не со всем. Когда он говорит, что романо-германский культурный круг состарился, выработался и уже идёт к концу, и что будущее принадлежит славянскому культурному кругу, который создаст единый славянский союз с центром в Константинополе… Однако же не было и нет такого славянского единства. Вот сейчас происходила страшная кровопролитная война в Югославии между славянами! И даже не между разными славянскими народами, а внутри одного народа! Все – сербы, но одни – православные, другие, хорваты – католики, третьи – боснийские мусульмане.

А. В-М. (обращаясь к слушателям): Игорь Ростиславович несколько раз был в Югославии во время той войны.

И. Ш.: Да, был и столько ужасов наслушался про эту войну. Она показала, мне кажется, что, по крайней мере, в одном смысле Данилевский не прав – не существует, увы, универсальной славянской общности. Если уточнить концепцию Данилевского, что речь идёт о славянско-православном единстве, то оно чувствуется до сих пор. Его чувствуешь в той же самой Сербии, несмотря на то, что Россия по отношению к Сербии вела совершенно предательскую политику. Все эти чудовищные несправедливости по отношению к сербам, которые творились – и бомбёжки, и истребления, и блокада – всё это происходило в согласии с постановлением Совета безопасности ООН, в котором Россия голосовала «за». Тем не менее, когда там говоришь, что ты русский, преображается лицо и тебя встречают, как родного брата. Чувствуешь, что есть какая-то подспудная тяга, как может быть у родственников, которые давно не виделись, но при встрече чувствуют что-то родственное.

А. В.-М.: Игорь Ростиславович, можно сменить тему? Пусть меня простят присутствующие, может быть то, что спрошу, интересно одному мне. Вы говорили о таком идеальном существовании в математике, но ведь были же и борения. Вот Брауэр, вот Гильберт, – кто Вам ближе?

И. Ш.: Я, скорее, на стороне Пуанкаре(смех в зале, аплодисменты), продолжателем которого был Брауэр. Хотя мне кажется, это малоактульный для математики вопрос. Это что-то вроде философии в математике, а не реального дела.

Валентин Белецкий: А всё-таки, Игорь Ростиславович, хотя бы немного о Льве Гумилёве.

А. В.-М.: Что оказывается важнее – племенная кровь или общая судьба?

И. Ш.: У меня сохранилось особенно тёплое отношение к Льву Николаевичу Гумилёву. Дело в том, что когда в начале 80-х годов мои друзья распечатали где-то 50 экземпляров «Русофобии» и разослали в разные города, Гумилёв был первый человек, ну кроме самых близких, с которым мы обсуждали эту мою работу. Что касается его значения в исторической науке, то оно чрезвычайно велико.

Отцом истории называют обычно Геродота, написавшего первую книгу истории, точнее, «Историю» в девяти книгах. Он создал поразительную концепцию, в центре которой стоит драматическая борьба маленькой Эллады с наступающей на неё Персидской империей, а вокруг них распространяются дальше с одной стороны скифы, с другой стороны народы Древнего Вавилона и Египта, хранящие древние культуры; дальше идут некие дикари, потом люди с пёсьими головами, муравьи величиной с собаку, охраняющие золото и кончается это всё тем, что история переходит в этнографию и миф. Вот такое грандиозное видение мира, как громадного пейзажа… Существует легенда: однажды Геродот публично читал свою книгу, при этом присутствовал мальчик, который разрыдался от восторга, и Геродот предсказал ему большое будущее. Мальчика звали Фукидид. И он в свою очередь написал другую книгу абсолютно в антигеродотовским духе. Исследуя примерно 20 лет Пелопонесской войны, он описал их с величайшими подробностями: речи отдельных ораторов, социальные группы, какие материальные интересы влияли и так далее. Так в истории зародились две основные линии, начатые этими великими людьми. Конечно, подавляющая часть историков продолжает Фукидида и без их работ история не могла бы существовать. Но в то же время, история не имела бы смысла, если бы там время от времени не появлялись историки типа Геродота. К такому типу принадлежит и Лев Гумилёв. Когда он описывает историю Евразии и делит её на пять, что ли, столбцов: Дальний Восток, Великая степь, Ирано-Арабский мир, Славянский мир+Византия и Западная Европа, ты будто из маленького какого-то домика выглянул в окошко и весь мир увидел.

У Гумилёва есть две теории. Они, кстати, совершенно разные и могут существовать одна без другой. Первая – его так называемая теория пассионарности. Она заключается в том, что на Землю из космоса приходит какое-то излучение. Это излучение, падая на определённую группу населения, вызывает в нём появление нового признака, который он назвал пассионарность, то есть повышенная энергетическая активность. При этом возникает новый народ с пассионарной активностью, которой этому народу хватает примерно на полторы тысячи лет. Мне это кажется умозрительным.

Вторая теория о том, что так называемое «татарское иго», это выдумка, а вхождение России в татарско-монгольскую империю было благом для русских. А ига никакого и не было, да и слово-то придумали поляки чуть не в ХVIII веке…

Мне кажется, я понимаю, в чём причина появления этой теории. Гумилёву нужно было видеть историю Евразии как единый процесс, а она распадалась на историю Дальнего Востока, историю Ирано-Арабского мира и так далее. Лев Николаевич считал, что Великая степь является связующим звеном, которое придаёт единство, что это гораздо более сложная цивилизация, чем историки представляли… Об этом его книги о гуннах, о тюрках – очень интересные, читая которые чувствуешь, как у тебя открываются глаза. А вообще-то, его специальностью как историка были вот эти кочевники. Он очень любил их и переживал, что нами они воспринимаются как... незваный гость хуже татарина… Заодно Гумилёв объясняет, как русские, всегда воспринимающие себя великим народом, смогли сохранить свою государственность в тяжелейших условиях. Это ведь чудо, что русские смогли такое перенести.

Я в этом вижу залог того, что и мы перенесём испытания наших дней.

А. В.-М.: Спасибо Вам, Игорь Ростиславович, за этот вечер, и поклон за все великие Ваши труды.

(Продолжительные аплодисменты).

Р.S. После встречи с И. Р. Шафаревичем руководство Центра авторской песни отказалось предоставлять нам помещение для дальнейших собраний.

Зная этих людей больше тридцати лет, могу предположить, что такое решение они приняли под чьим-то нажимом... Похожие истории происходили со студией и в других местах.

"На родине, как на чужбине..."

А. Васин-Макаров

Сокращённый вариант записи вечера 11 февраля 1997 г.; Центр авторской песни, 5-й сезон, собрание № 72. – Прим. ред.

На вечере я излагал математическую суть Закона взаимности. Ленинская премия присуждена И. Р. Шафаревичу за решение обратной задачи теории Галуа над полями алгебраических чисел. – Прим. А.В.-М.

Повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» впервые опубликована в журн. «Новый мир», 1962 г., № 11.

А. С. Есенин-Вольпин заканчивал перевод книги П. Дж. Коэна «Теория множеств и континуум-гипотеза». (Тогдашнего математического бестселлера) и потому он должен быть немедленно освобождён – таким был главный официальный мотив этого письма. Книга вышла в 1969 году. (А. В.-М.)

Возможно, я не очень точно задал вопрос, но, скорее всего, зла в жизни почти нет, а есть последствия нашей безответственности; и смерть ни есть зло. Однако, отвлекать слушателей от нашего героя мне показалось неудобным. – (А. В.-М.)

Имеется в виду издание: Андреев Д. Л. Собрание сочинений в трёх томах. М., 1993 г., в котором «Роза мира» занимает 2 том.

Собрания, посвящённые Н. Я. Данилевскому проходили в студии 19 ноября 1996 г. и 28 января 1997 г.

«Россия и Европа» издана в 1868 г., «Дарвинизм. Критическое исследование» в 1885 г.

Как говорил один математик и философ, если сравнить жизнь с драмой Шекспира, историей принца Датского Гамлета, то математика будет играть роль Офелии. Она очаровательна и немного безумна. В ней действительно есть что-то необычайно привлекательное, что каждый человек даже и не обладающий особыми профессиональными склонностями чувствует.

И.Р. Шафаревич

Игорь Ростиславович Шафаревич (родился 3 июня 1923) - советский и российский математик, философ, публицист и общественный деятель, академик Российской академии наук, лауреат Ленинской премии.

Игорь Шафаревич родился года в Житомире. Отец, Ростислав Степанович, выпускник МГУ, работал преподавателем теоретической механики; мать, Юлия Яковлевна, - филолог по образованию, большую часть времени не работала. Благодаря родителям, а также чтению сохранившихся ещё от деда книг, приобрёл любовь к русской литературе, сказкам, былинам, немного позже - к истории. Из-за увлечения историей начал отставать по математике. Однако, взявшись за неё позднее, в 14 лет, с упорством неординарной личности, изучил и её досконально. Неудивительно, что им, ещё восьмиклассником, заинтересовались профессора Московского государственного университета. Член-корреспондент АН СССР Борис Николаевич Делоне фактически становится руководителем будущего ученого.

Еще учеником 9-го класса Шафаревич занимается научной работой в области алгебры и теории чисел. Учась в школе, сдавал экстерном экзамены на механико-математическом факультете МГУ. После окончания школы был принят на последний курс этого факультета и окончил его в 1940 году, в 17 лет.

Научный руководитель Шафаревича, Делоне, направил его исследования в русло теории алгебраических чисел, в духе знаменитой книги Гаусса «Труды по теории чисел». Другой областью, привлекшей в то время внимание Шафаревича, стала теория Галуа. Это определило область его научных интересов на многие годы.

Игорь Ростиславович Шафаревич защитил кандидатскую диссертацию в 1942 году, в 19 лет, докторскую - в 1946 году, в 23 года. В это же время он становится сотрудником Математического института имени В.А. Стеклова Академии наук СССР. Но активная преподавательская деятельность в МГУ, уже в качестве профессора, не прерывалась вплоть до 1975 года, когда она была прекращена в связи с его общественной деятельностью.

В 1958 году избран членом-корреспондентом АН СССР по отделению физико-математических наук, а в 1991 году - академиком Российской АН.

В 1959 году получил Ленинскую премию за открытие общего закона взаимности и решение обратной задачи теории Галуа

С 1960 года И.Р. Шафаревич заведует отделом алгебры Математического института АН СССР. Он - член редакции математической серии «Известий АН СССР». С 1970 года по 1974 год И.Р. Шафаревич был президентом Московского математического общества.

Основные труды учёного относятся к алгебре, теории чисел и алгебраической геометрии. Первые исследования посвятил алгебре и алгебраической теории чисел. В теории алгебраических чисел нашел самый общий закон взаимности степенных вычетов в полях алгебраических чисел, что явилось, в известной мере, завершающим этапом в 150-летней истории арифметических законов взаимности, восходящей к Л. Эйлеру и К. Гауссу.

Шафаревич внес фундаментальный вклад в развитие теории Галуа. В 1954 году дал решение обратной задачи теории Галуа для разрешимых групп, т.е. доказал, что в, том случае, когда основное поле является полем алгебраических чисел конечной степени, существует алгебраическое расширение этого поля с наперед заданной разрешимой группой Галуа.

И.Р. Шафаревич, Д.К. Фаддеев и их ученики получили важные результаты, относящиеся к теории групп, теории целочисленных представлений групп и теории Галуа. В частности, совместно со своим учеником Е. С. Голодом и 1964 году дал отрицательное решение общей (не ограниченной) гипотезы Бернсайда, а именно - доказал существование бесконечных периодических групп с конечным числом образующих.

Несколько ранее, в середине 50-х годов, Шафаревич начинает заниматься алгебраической геометрией, более точно задачами, находящимися на стыке теории чисел и геометрии. Первые идеи были высказаны в докладе на 3-м Всесоюзном математическом съезде, где указывалось на аналогию между задачей погружения в теории Галуа полей алгебраических чисел и задачей классификации эллиптических кривых, определенных над такими полями. Две основные гипотезы в этой области были доказаны в работах 1957 года, что явилось одним из первых шагов в новом разделе алгебраической геометрии - теории главных однородных пространств.

В этих работах выявилась характерная и для дальнейших исследований Шафаревича особенность: в большинстве своих работ он подходит к геометрии как теоретико-числовик и, наоборот, к теории чисел, как геометр.

Шафаревич создал отечественную научную школу в алгебраической геометрии, которая продолжает активную работу в этой отрасли.

В начале 60-х годов Шафаревич собрал и возглавил небольшой коллектив семинара, результатом годичной работы которого явилась монография «Алгебраические поверхности», изданная в «Трудах Математического института» - первое, и долгое время единственное, систематическое изложение теории поверхностей, соединившее красоту классических геометрических методов итальянской школы с мощью новейших аналитических и топологических методов.

Шафаревич достиг важных результатов в теории диофантовых уравнений.

Помимо работ и личного общения, Игорь Ростиславович Шафаревич оказывает большое влияние и своими монографиями и учебниками. Созданные на основе многократно читавшихся им курсов, они вошли в золотой фонд математики. Прозрачность и ясность изложения, обилие неформальных примеров и мотивировок, постепенный переход от простейших ситуаций к более сложным - характерные черты книг Шафаревича.

Уникальной является книга «Теория чисел», созданная на основе многолетних лекционных курсов, читавшихся им в Московском университете. Книга эта вышла двумя изданиями и переведена на все основные языки мира (английский, немецкий - 1966 год, французский - 1967 год, японский - 1971 год). Огромную популярность завоевали также «Основы алгебраической геометрии» - один из лучших в мировой литературе учебников по алгебраической геометрии.

И.Р. Шафаревич известен не только как признанный учёный-математик, но и как публицист, общественный деятель и автор историко-философских публикаций.

С конца 1960-х годов принимает участие в общественной деятельности: пишет заявления и проводит пресс-конференции в защиту Русской православной церкви, против использования психиатрии как средства политических репрессий, совместно с А.Д. Сахаровым, и в защиту жертв гонений по политическим мотивам. Член «Комитета прав человека», много внимания уделял защите свободы религии и прав верующих в СССР. По воспоминаниям А.Д. Сахарова

…До 1971 года я очень мало знал об этих проблемах. Они заняли определённое место в работе Комитета, в особенности благодаря Шафаревичу, написавшему большой и хорошо аргументированный доклад о юридическом положении религии в СССР.

В 1974 году И.Р. Шафаревич участвовал вместе с А.И. Солженицыным в издании сборника статей по вопросам духовной и общественной жизни того времени - «Из-под глыб». В этом сборнике ему принадлежат три статьи: «Социализм», «Обособление или сближение?» и «Есть ли у России будущее?». Первая статья представляет собой резюме изданной позже книги «Социализм как явление мировой истории», где автор обрисовал

… сложность проблемы, с которой столкнулось человечество: ему противостоит мощная сила, грозящая его существованию и парализующая одновременно его самое надежное орудие - разум.

В феврале 1974 года Шафаревич провожал Солженицына на самолет, в котором того депортировали из СССР. Это лишь деталь, но это - поступок, на который способен тогда был лишь человек, преданный жертвенному служению справедливости.

14 ноября 1974 года Шафаревич дал в Москве пресс-конференцию, посвященную сборнику "Из-под глыб". На пресс-конференции он говорил об отсутствии свободы в СССР и высказывался против социализма и марксизма.

В 1975 году Шафаревич был уволен из МГУ и больше не преподавал, однако никаких иных последствий для него это выступление не имело.

В 1977 году Шафаревич дал интервью британской телекомпании "Би-би-си". В этом выступлении ученый рассуждал о борьбе с религией в СССР, о преследованиях людей за веру. Преследований со стороны КГБ и на этот раз не последовало. По одной из версий, Шафаревича отчасти защищало звание лауреата Ленинской премии. По другой - он и так находился под контролем КГБ, с согласия властей олицетворяя собой не преследуемое инакомыслие.

В 1978 году Шафаревич приступил к созданию своего главного общественно-политического труда - "Русофобии", опубликованном в 1982 году. В этой работе Шафаревич использовал идеи французского националистического историка начала XX века Огюстена Кошена, который разработал идею о «малом народе» - антинациональной элите, навязавшей «большому народу» свои идеи и теории и таким образом явившейся подлинной причиной и движущей силой французской революции. По Шафаревичу, российское воплощение феномена «малого народа» сыграло большую роль в революции в России. При этом «малый народ» не является, по Шафаревичу, каким-либо национальным течением (в нём присутствуют представители разных наций), но он содержит влиятельное ядро, связанное с евреями. Опубликование эссе привело к превращению Шафаревича в персону non grata среди части демократической интеллигенции.

С конца 1980-х годов Шафаревич открыто печатает в СССР, а затем в России, свои публикации.

16 июля 1992 года Национальная академия наук США обратилась к И.Р. Шафаревичу с просьбой покинуть её ряды, так как процедуры исключения из академии не существует; подобной просьбы прежде не возникало за всю 129-летную историю этой академии. Совет Американского математического общества также выпустил специальное заявление, в котором выразил своё «осуждение антисемитских работ И.Р. Шафаревича». На что Шафаревич ответил, что обвинения в его адрес являются бессмысленными и наглыми, и что, поскольку он никогда не просил избрания в Академию, вопрос о его дальнейшем членстве - это внутренняя проблема самой академии. Несколько видных членов Академии, в том числе, французские математики Жан-Пьер Серр и Анри Картан, американские математики Серж Ленг и Джон Тейт протестовали против этих действий Академии.

Математика прославила Шафаревича, однако его страстное увлечение русской историей превратило ученого в фигуру умолчания. И сделала это не советская эпоха, оппонентом которой Шафаревич оставался до последних своих дней, а новое, либеральное, казалось бы, время. Сегодня выдающийся математик Шафаревич - едва ли не самая безвестная российская научная знаменитость.

Я думаю, что это какая-то особенность личности, что я оказывался неудобным человеком для любой власти, для любой структуры. Я говорю то, что думаю,

Признавался Шафаревич.

Игорь Ростиславович Шафаревич скончался утром 19 февраля 2017 года, на 94-м году жизни. Похоронен в Москве на Троекуровском кладбище.

Научные заслуги учёного получили широкое международное признание. И.Р. Шафаревич:

  • является членом
    • Национальной Академии наук США
    • Американской академии наук и искусств
    • Лондонского королевского общества
    • Германской академии естествоиспытателей «Леопольдина»
  • удостоен премии Хейнемана Гёттингенской академии наук
  • избран почетным доктором Парижского университета.

По материалам статьи " ИГОРЬ РОСТИСЛАВОВИЧ ШАФАРЕВИЧ (к шестидесятилетию со дня рождения)" (УМН, 1984, т. 39, вып. 1 (235)), сайтов: www.univer.omsk.ru , www.mi.ras.ru , Википедиии публикаций в прессе.