Нравы викторианской англии. Моральность викторианской эпохи

Смотришь порой на викторианские фотографии, и дрожь берёт - какие они странные и нередко чудовищные в прямом смысле этого слова. Снимки мёртвых людей, загримированных и закреплённых так, чтобы казаться живыми; изображения физических недостатков и травм; коллажи с отрезанными головами и «призраки», снятые на длительной выдержке. Кому и зачем нужны были эти фотографии? Давайте полистаем старинный альбом и попытаемся найти объяснение содержимому его страниц.

Осторожно, в статье присутствуют шокирующие иллюстрации

Стоячие мертвецы

Фотографии мёртвых людей - это очень популярная и растиражированная история. В Сети можно найти много подобных подборок: красивые, нарядные мужчины, женщины и - чаще всего - дети с закрытыми глазами полусидят или лежат в окружении живых родственников. Далеко не всегда можно догадаться, что центральный герой композиции уже в лучшем мире. Такие снимки были широко распространены в Европе и Америке второй половины XIX века. Книги мёртвых действительно существовали, были даже фотографы, специализировавшиеся на запечатлении мертвецов - и по отдельности, и в кругу ещё здравствующих членов семьи. Чаще всего снимали детей и стариков, крайне редко фотографировали молодых покойников.

На этом семейном снимке крайняя слева девочка мертва

Объяснение этой традиции, распространённой с 1860-х по начало 1910-х, крайне простое. В те времена собственных фотокамер почти ни у кого не было, дагеротипия, а после коллодионная фотография были сложными технологиями и требовали профессионального подхода. Частных снимков почти не делалось, работа фотографа была престижной и требовала высокой квалификации, поэтому очень неплохо оплачивалась.

Трудно поверить, но мертвы обе девочки. Хорошо просматриваются опоры подставок за их ногами

Поход в студию для семейного фотоснимка был делом дорогостоящим, а уж приглашение фотографа на дом могли себе позволить только обеспеченные люди. К фотографированию готовились заранее, наводили причёски, надевали лучшие костюмы - именно поэтому люди на снимках XIX века кажутся такими горделивыми и красивыми. Они просто очень старательно позировали. Вспомните, например, знаменитую фотографию «Дикой банды» Бутча Кэссиди (справа): разыскиваемые преступники одеты с иголочки, в новенькие костюмы и котелки, выглядят как настоящие денди и не стесняются сниматься. Почему? Да потому что фотограф получил хороший гонорар, а не лишённый самолюбия Кэссиди хотел иметь красивое фото своей организации. Банки и поезда эти люди грабили в совсем другом виде.

Так вот, из-за высоких цен на снимки и сложности процесса многих просто не успевали сфотографировать при жизни. Особенно это касалось детей - детская смертность в XIX веке была чудовищной и при этом совершенно привычной. Семьи были большими, в среднем 2-3 из 10 детей умирали от болезней в отсутствие антибиотиков, вакцин и других современных средств. Старики тоже при жизни снимались редко - во времена их молодости фотографии не было, а в старости им было уже не до того.

В результате люди спохватывались, что у них нет семейных фотографий, только после смерти кого-либо из близких. Тут же спешно нанимали фотографа, тело напомаживали и усаживали в «живую» позу. Нередко такие снимки были вообще единственными, где был запечатлён покойный. Умерших среднего возраста, от 20 до 60, снимали гораздо реже, потому что они обычно успевали сфотографироваться при жизни.

Здесь глаза мёртвой девушки не нарисованы, а зафиксированы в открытом положении

Фотографы хорошо зарабатывали на таком жанре. Существовало множество хитростей и приспособлений, которые позволяли выдать мертвеца за живого человека. Например, специализированные (запатентованные!) подпорки для придания мёртвому естественной позы - хотя чаще делали фотографию, где покойник имитировал спящего. В глаза вставлялись распорки, а зрачки поворачивали, чтобы умерший «смотрел в камеру». Иногда о том, что на снимке мертвец, догадаться было вообще невозможно, разве что по едва заметному штативу у его ног.

Порой фотографии известных покойников распродавались как сувениры: например, в 1882 году, посмотрев на выставленное в назидательных целях тело убитого грабителя Джесси Джеймса, можно было на выходе купить фотографию его трупа.

Жанр пошёл на спад уже в начале XX века, а к 1920-м годам исчез окончательно. Распространились компактные личные камеры, съёмка стала повсеместной и дешёвой, трудно было найти человека, ни разу не попадавшего в объектив. А нам на память осталось множество кошмарных фотографий. Впрочем, многие из них кажутся очень элегантными и интересными, пока ты не догадываешься, что изображённые на них викторианские красавицы мертвы.

Это слайд-шоу требует JavaScript.

Спрятанные матери

У многих детей не было прижизненных снимков потому, что ребёнка трудно ровно усадить и заставить не дёргаться. А выдержки в те времена были очень долгими. Если нужно было сфотографировать ребёнка одного, без матери, фотографы XIX века использовали простой трюк. Мать садилась на стул, и её тщательно драпировали, накрывая руки, лицо, ноги, как будто она предмет мебели. Ребёнка сажали на колени матери, где он мог какое-то время вести себя прилично. При этом со стороны фотографа всё выглядело так, как будто на снимке никого, кроме ребёнка, нет.

Правда, если присмотреться, эти фотографии создают жуткое ощущение. Заметно, что под покрывалом, в темноте неподвижно сидит человек. Кажется, что он вот-вот выпрыгнет и сожрёт ничего не подозревающее невинное дитя.

Викторианский фотошоп

23 мая 1878 года молодой британский фотограф Сэмюэл Кей Балбирни из Брайтона (Суссекс, Великобритания) разместил в газете Brighton Daily News объявление, которое впоследствии стало знаменитым и породило целый жанр фотоманипуляций. Оно гласило: «Фотографии духов: леди и джентльмены на фотографиях будут летать в воздухе в компании столов, стульев и музыкальных инструментов! Безголовые фотографии: леди и джентльмены на снимках будут держать в руках собственные головы! Фотографии карликов и гигантов: это действительно смешно!»

Фотографов в Брайтоне хватало, а Балбирни, открывший фотостудию, хотел выделиться. И он изобрёл способ фотоманипуляции, основанный на совмещении нескольких негативов. По сути, это стало предтечей современного фотошопа. Как ни странно, идея Балбирни не снискала успеха. Привыкшие к традиционной фотосъёмке жители Брайтона не спешили сниматься в безголовом или летающем виде. Через два года фотограф закрыл студию и ушёл служить армейским врачом.

Но, как ни странно, дело его продолжало жить. Немногие фотографии, сделанные Балбирни, расползлись не только по частным альбомам заказчиков, но и по газетам. В результате простейшую манипуляцию с негативами освоили десятки фотографов в Англии и за её пределами. «Безголовые портреты» стали популярным жанром фотосъёмки и оставались в моде до 1910-х.

К слову, скорее всего, не Балбирни был изобретателем технологии. Известна как минимум одна «безголовая фотография», сделанная в 1875 году, до открытия студии, другим мастером из Брайтона, Уильямом Генри Уилером, - он держал фотосалон на Хайстрит. Но Уилер не рекламировал свой «фотошоп» так открыто, как Балбирни, и не стал родоначальником нового направления.

Взрывающийся мул

Самая известная безголовая фотография принадлежит не человеку, а мулу. Причём у мула на ней действительно нет головы! Сделал её британский фотограф Чарльз Харпер Беннетт 6 июня 1881 года исключительно в научных целях.

Беннетт был сыном суррейского шляпника, но в 1870-х решил открыть бизнес по продаже фотооборудования. В 1878 году, пытаясь найти способ сократить выдержку, он понял, что коллодионный процесс ускорить никак не получится и нужен кардинально новый состав эмульсии для мгновенного закрепления изображения. К тому времени другой фотограф, английский врач Ричард Меддокс, уже достиг успехов в этой области, заменив коллодий желатином. Но и он не смог добиться достаточной скорости закрепления из-за того, что в желатине было слишком много жидкости. Беннетт взялся усовершенствовать метод Меддокса и быстро добился успехов. Он сумел сократить выдержку с нескольких секунд до 1/25 секунды.

Первым делом Беннетт решил показать технологию военным, причём американским, а не британским, и ему требовался эффектный и одновременно эффективный эксперимент. Способ демонстрации он выбрал своеобразный: привязал к шее мула динамит, установил фотоаппарат на штатив, а затем взорвал голову животного в присутствии подполковника армии США Генри Эбботта и ещё нескольких военных с базы Уиллетс-Пойнт (Нью-Йорк). Снимок он успел сделать в тот момент, когда ошмётки головы уже разлетались, но тело мула ещё стояло, не успев упасть. Это демонстрировало скорость фотосъёмки.

Описание эксперимента и результаты работы Беннетта были опубликованы в Scientific American. Технология была успешно внедрена, Беннетт получил патент и заработал на своём изобретении. Но пресса обрушила на него гору критики за жестокое обращение с животным. Поскольку отец Беннета был шляпником, некоторые газеты обыгрывали фразу «безумен, как шляпник» из «Алисы в Стране чудес».

Лечение или пытка?

В Интернете широко растиражирована вторая фотография. На первой девушка с искривлённым позвоночником, на второй - процесс выпрямления, на третьей - тугая перебинтовка, удерживающая позвоночник в выровненном состоянии.

Другое популярное направление фотоснимков XIX века - люди, которых явно кто-то пытает. Хлещет по спине, бьёт током, сжимает голову тисками. На деле в большинстве этих снимков нет ровным счётом ничего страшного. Представьте, что человек, никогда не видевший стоматолога, увидит снимок, на котором вы сидите с широко открытым ртом, а туда лезет какой-то мужик со страшными инструментами. Он ужаснётся, не так ли? Вот и мы, впервые сталкиваясь с давно забытыми и порой ошибочными врачебными методиками XIX века, ужасаемся, хотя в те времена они казались совершенно нормальными.

Например, в Сети широко распространена фотография, на которой стройная полуобнажённая женщина привязана за руки к странной конусообразной раме. Рядом стоит полностью одетый мужчина средних лет и, похоже, смотрит на женскую грудь. Что это - викторианский БДСМ-клуб? Нет, конечно. Эта фотография всего-навсего иллюстрирует методику исправления сколиоза, разработанную знаменитым американским хирургом-ортопедом Льюисом Сэйрой.

Он был настоящим революционером своего дела. С помощью конусообразной рамы Сэйра временно выпрямлял изувеченный сколиозом позвоночник, а затем туго бинтовал пациента, не позволяя снова изогнуться. После нескольких недель таких процедур позвоночник заметно выпрямлялся. Фотография с девушкой наиболее известна из-за того, что её героиня молода, стройна и выглядит всё это загадочно и эротично. На самом деле снимков Сэйры за работой пруд пруди. На большинстве запечатлены мужчины с кругленькими пузиками или, наоборот, костлявые, с торчащими из сползших штанов волосатыми, простите, задами. Конечно, популярной стала по-настоящему красивая фотография.

И, кстати, это вы ещё не видели другие приспособления для исправления сколиоза, распространённые в XIX столетии.

Дюшен демонстрирует улыбку. На самом деле из-за паралича лица пациент физически не мог улыбаться. Дюшен просто «включил» нужные мышцы с помощью электроимпульсов.

Живший в XIX веке французский невролог Гийом Дюшен исследовал реакцию мышц и нервов на электрические импульсы. Впоследствии его работы легли в основу электронейромиографии, диагностического теста, позволяющего выявить повреждения нерва.

В числе прочего Дюшен запечатлевал выражения лиц пациентов при подаче импульсов на тот или иной лицевой нерв. Проблемой была фотосъёмка того времени - длительная выдержка не позволяла осуществить подобную процедуру. Но Дюшену повезло - в его распоряжении оказался сапожник средних лет, страдавший от паралича лицевого нерва (паралича Белла). Иначе говоря, если Дюшен с помощью тока получал на лице пациента какое-то выражение, оно держалось там без изменений несколько минут, пока мышцу не «отпускало». Это позволяло сделать качественный снимок на длительной выдержке.

Врач сделал с сапожником более 100 опытов, подключая электроды к различным мышцам и получая самые разные выражения лица. Исследование, снабжённое снимками, было опубликовано под названием «Механизм человеческой физиогномики». Благодаря этой работе Дюшен определил назначение ряда лицевых мышц и, в частности, выявил механизм возникновения улыбки.

А на снимках - тот самый сапожник во время одного из опытов.

Портрет Финеаса Гейджа

Финеас Гейдж был американским железнодорожным рабочим, специалистом-взрывником. 13 сентября 1848 года 25-летний Гейдж готовил подрыв скалы близ Кавендиша при прокладке участка железной дороги между городами Ратмонд и Берлингтон в штате Вермонт. Ему нужно было просверлить в нужной точке скалы отверстие, заложить туда взрывчатое вещество и фитиль, утрамбовать всё это трамбовочным штырём и законопатить отверстие песком, выпустив наружу участок фитиля.

В момент, когда Гейдж занёс штырь над отверстием, куда уже была заложена взрывчатка, его отвлёк кто-то из рабочих. Гейдж обернулся и машинально опустил штырь. От соударения порох загорелся и взорвался. Штырь вошёл в скулу Гейджа под левым глазом, пробил череп и вышел из верхней части головы. Чтобы вы понимали: это штука была 3,2 см в диаметре, больше метра длиной и весила 6 кг. Пройдя сквозь череп, штырь улетел, разбрызгивая кровь и мозги, на 25 метров вверх и упал неподалёку.

Но Гейдж почему-то выжил. Сперва он упал и задёргался в конвульсиях, затем успокоился, пришёл в себя и с помощью коллег дошёл до гостиницы, где жили рабочие, - в 1,2 км от места происшествия. Когда туда через полчаса приехал хирург Эдвард Уильямс, перебинтованный на скорую руку Гейдж сидел на крыльце в кресле-качалке.

Уже через 2 месяца Гейдж вернулся к активной жизни, внешне потеряв лишь левый глаз. Но его личность изменилась кардинальным образом - друзья и родственники утверждали, что «это больше не наш Финеас». В результате травмы он потерял 4% коры и 11% белого вещества, а также связи между различными участками головного мозга. В течение 12 лет Финеаса Гейджа исследовали лучшие специалисты. На основе этого случая был выявлен ряд закономерностей, за что отвечает тот или иной участок мозга. Было сделано два снимка Гейджа. На обоих он сидит, элегантно одетый, и держит в руках тот самый трамбовочный штырь, который прошил его голову.

Финеас Гейдж умер в 1860 году от эпилептического припадка, спровоцированного старой травмой. Его череп хранится в Анатомическом музее Уоррена в Гарварде.

Всё нормально, просто листайте дальше

Это выражение как нельзя более подходит к большинству старинных фотоснимков, на которых происходит что-то странное. На самом деле там нет ничего необычного - мы просто не привыкли к той реальности, потому что живём в другой. Столь же странными и чудовищными нам порой кажутся снимки, скажем, животного мира, когда самка богомола поедает самца после спаривания или происходит ещё какая-нибудь мерзость. Каждая викторианская фотография, как и любая современная, имеет подтекст, историю, объяснение, без которых непонятно, что на ней происходит. И, когда их узнаёшь, внезапно становится совсем не страшно. Или, наоборот, ещё более не по себе. Это уж решать вам.

(1837—1901) — период царствования Виктории, королевы Великобритании и Ирландии, императрицы Индии.
Отличительной чертой этой эпохи является отсутствие значительных войн (за исключением Крымской), что позволило стране интенсивно развиваться — в частности в сфере развития инфраструктуры, строительства железных дорог.

В области экономики в этот период продолжались промышленная революция и развитие капитализма. Для социального облика эпохи характерен строгий моральный кодекс (джентльменство), закрепивший консервативные ценности и классовые различия. В области внешней политики продолжалась колониальная экспансия Британии в Азии («Большая Игра») и Африке («драка за Африку»).

Исторический обзор эпохи

Виктория наследовала престол после смерти своего дяди, бездетного Вильгельма IV, 20 июня 1837 года. Вигийский кабинет лорда Мельбурна, который королева застала при своём воцарении, опирался в нижней палате на смешанное большинство, только отчасти состоявшее из старых вигов. В состав его входили, кроме того, радикалы, стремившиеся к расширению избирательного права и к краткосрочным парламентам, а также ирландская партия, руководимая О’Коннелем. Противники министерства, тори, были одушевлены твёрдой решимостью противодействовать всякому дальнейшему торжеству демократического принципа. Новые выборы, назначенные вследствие перемены монарха, усилили консервативную партию. Большие города Англии, Шотландии и Ирландии голосовали преимущественно в пользу либеральных и радикальных фракций, но английские графства большей частью избрали противников министерства.

Между тем, политика прежних лет создала для правительства значительные затруднения. В Канаде разлад между метрополией и местным парламентом принял опасные размеры. Министерство получило разрешение приостановить действие канадской конституции и отправило в Канаду графа Дергама с обширными полномочиями. Дергам действовал энергично и искусно, но оппозиция обвинила его в превышении власти, вследствие чего он должен был сложить с себя свою должность.
Ещё яснее слабость правительства проявилась по поводу ирландских дел. Утверждения ирландского десятинного билля министерство могло добиться не иначе, как после совершенного устранения аппроприационного параграфа.

Внешняя и внутренняя политика

Весной 1839 года англичане успешно воевали с Афганистаном, который с этого времени стал как бы передовым прикрытием их ост-индских владений и предметом ревнивой опеки со стороны Англии.
В мае того же года разразился министерский кризис, непосредственным поводом к которому послужили дела острова Ямайки. Несогласия между метрополией, уничтожившей в 1834 году невольничество негров, и интересами плантаторов на острове угрожали привести к такому же разрыву, как в Канаде. Министерство предложило приостановить на несколько лет действие местной конституции. Этому воспротивились как тори, так и радикалы, и предложение министерства было принято большинством всего 5 голосов. Оно подало в отставку, но снова приняло на себя ведение дел, когда попытки Веллингтона и Пиля составить новый кабинет окончились неудачей — между прочим, вследствие того, что Пиль требовал замены статс-дам и фрейлин королевы, принадлежавших к вигским семействам, другими, из лагеря тори, а королева не хотела на это согласиться (в английской конституционной истории этот вопрос известен под именем «Спальный вопрос» англ. Bedchamber question). Парламентская сессия 1840 года была открыта торжественным извещением о предстоящем браке королевы Виктории с принцем Альбертом Саксен-Кобург-Готским; бракосочетание состоялось 10 февраля.

15 июля 1840 года представители Англии, России, Австрии и Пруссии заключили договор, имевший целью положить конец раздорам между Портой и египетским пашой. Мехмед-Али отверг решение конференции, рассчитывая на помощь Франции, оскорбленной отстранением от участия в таком важном деле; но этот расчёт не оправдался. Английская эскадра, подкрепленная турецкими и австрийскими военными силами, произвела в сентябре высадку в Сирии и положила здесь конец египетскому владычеству.
Торжество внешней политики нисколько не упрочило положения министерства; это обнаружилось во время парламентской сессии, открывшейся в январе 1841 года. Правительство терпело одно поражение за другим. Уже в 1838 году в Манчестере образовалась под предводительством Ричарда Кобдена, так называемая лига против хлебного закона (en:Anti-Corn Law League), поставившая себе задачей отмену существующей покровительственной системы и, главным образом, пошлин на привозный хлеб. Встреченная с яростью аристократией и землевладельцами, извлекавшими громадные выгоды из высокого тарифа, лига требовала свободного ввоза всех предметов продовольствия как единственного средства поднять упавшие государственные доходы, улучшить положение рабочих классов и облегчить конкуренцию с другими государствами. Отчасти под давлением финансовых затруднений, отчасти в надежде найти поддержку в противниках хлебной пошлины, министерство возвестило о своём намерении приступить к пересмотру хлебных законов. Вслед за этим по вопросу о налоге на сахар оно было побито большинством 317 голосов против 281. Министерство распустило парламент (23 июня).

Консервативная партия, превосходно организованная и руководимая Пилем, одержала победу, и когда в новом парламенте министерский проект адреса был отклонен сильным большинством, министры подали в отставку. 1 сентября 1841 года образовался новый кабинет. Во главе его стоял Пиль, а главными членами были герцоги Веллингтон и Букингам, лорды Линдгерст, Стэнли, Абердин и сэр Джемс Грэгам. И раньше уже, по вопросу об эмансипации католиков, показавший некоторую чуткость к требованиям времени Пиль в феврале 1842 года выступил в нижней палате с предложением понизить ввозную пошлину на хлеб (с 35 шиллингов на 20) и принять принцип постепенно понижающихся тарифных норм. Все контрпроекты безусловных сторонников свободной торговли и протекционистов были отвергнуты, и предложение Пиля было принято, равно как и другие финансовые меры, направленные к покрытию дефицита (введение подоходного налога, уменьшение косвенных налогов и т. п.). В это время снова зашевелились чартисты и внесли в парламент исполинскую по числу подписей петицию, с изложением своих требований. Они нашли себе сильную опору в неудовольствии фабричных рабочих, питаемом торговым кризисом, затишьем в промышленной деятельности и высокими ценами на жизненные припасы. Несогласие с Северо-Американскими Штатами из-за границ было улажено конвенцией 9 августа 1842 года. Натянутость отношений к Франции, вызванная договором 1840 года, все ещё продолжалась; отголоском её был отказ французского правительства подписать заключенную великими державами конвенцию об уничтожении торговли невольниками и о праве обыска подозрительных кораблей (англ. droit de visite).

Старые раздоры с Китаем из-за торговли опиумом привели ещё в 1840 году к открытой войне. В 1842 году эта война приняла благоприятный для англичан оборот. Они поднялись вверх по Янтсекиангу до Нанкина и продиктовали китайцам мир. Англичанам был уступлен остров Гонконг; для торговых сношений были открыты 4 новые гавани.
В Афганистане быстрый успех 1839 года ослепил англичан; они считали себя хозяевами страны и были застигнуты врасплох восстанием афганцев, неожиданно вспыхнувшим в ноябре 1841 года. Доверившись коварному врагу, англичане выговорили себе свободный выход из страны, но на обратном походе в Индию потерпели страшные потери от климата, лишений и фанатизма жителей. Вице-король, лорд Элленборо, решился отомстить афганцам и летом 1842 года отправил против них новые войска. Афганцы были разбиты, города их разрушены, оставшиеся в живых английские пленные освобождены. Опустошительный характер похода вызвал резкое порицание со стороны оппозиции в палате общин. 1843 год прошёл тревожно.

Католическое направление некоторой части англиканского духовенства (см. Пьюзеизм) все более и более разрасталось. В Шотландии произошёл разрыв между государственной церковью и пресвитерианским толком нонинтрузионистов. Главные затруднения предстояли правительству в Ирландии. С самого вступления в должность торийского министерства Даниэль О’Коннель возобновил свою агитацию в пользу расторжения унии между Ирландией и Англией (англ. Repeal). Он собирал теперь сходки в 100 000 человек; можно было ожидать вооружённого столкновения. Против О’Коннеля и многих его сторонников было возбуждено уголовное преследование. Судебное разбирательство несколько раз откладывалось, но в конце концов агитатор был признан виновным. Палата лордов кассировала приговор вследствие формальных нарушений закона; правительство отказалось от дальнейшего преследования, но агитация уже не достигала прежней силы.

В сессии 1844 года на первый план выдвинулся опять вопрос о хлебных законах. Предложение Кобдена относительно полной отмены хлебной пошлины было отвергнуто нижней палатой большинством 234 голоса против 133; но уже при обсуждении фабричного билля, когда известному филантропу лорду Ашлею (позднее граф Шефтсбери) удалось провести предложение о сокращении рабочего дня до 10 часов, стало ясно, что правительство не располагает больше прежним прочным большинством.
Главнейшей финансовой мерой в 1844 году был банковый билль Пиля, давший английскому банку новую организацию.
В том же году произошла важная перемена в высшей администрации Ост-Индии. В декабре 1843 года лорд Элленборо предпринял победоносный поход против округа Гвалиор в Северном Индостане (ещё раньше, в 1843 году, был покорен Синд). Но именно эта воинственная политика вице-короля в связи с беспорядками и подкупами в гражданском управлении, вызвали вмешательство дирекции Ост-Индской компании. Пользуясь предоставленным ей законом правом, она сменила лорда Элленборо и назначила на его место лорда Гардинга. В 1845 году завершился внутренний распад прежних партий.

Все совершенное Пилем в сессии этого года было достигнуто им при помощи его прежних политических противников. Он предложил увеличить средства на содержание католической семинарии в Майнуте, которая, будучи единственным государственным учреждением этого рода в Ирландии, представляла плачевный контраст с роскошной обстановкой школ англиканской церкви. Это предложение вызвало сильнейшую оппозицию на министерских скамьях, рельефно обрисовавшую все бессердечие староторийского и англиканского правоверия. Когда 18 апреля билль был допущен ко второму чтению, прежнее министерское большинство уже не существовало. Пиль приобрел поддержку 163 вигов и радикалов. Церковная агитация получила новую пищу, когда министры выступили с предложением учредить три высшие светские коллегии для католиков, без права вмешательства государства или церкви в религиозное преподавание.
Из-за этой меры Гладстон, тогда ещё строгий церковник, вышел из кабинета; когда она была внесена в парламент, англиканские высокоцерковники, фанатики католицизма и О’Коннель одинаково разразились проклятиями против безбожного проекта. Тем не менее, билль был принят громадным большинством. Ещё резче это измененное положение партий обозначилось в экономических вопросах. Результаты последнего финансового года оказались благоприятными и показали значительный прирост подоходного налога. Пиль ходатайствовал о продолжении этого налога ещё на три года, предполагая, вместе с тем, допустить новое понижение таможенных сборов и совершенное уничтожение вывозных пошлин. Предложения его вызвали неудовольствие тори и землевладельцев, но встретили горячую поддержку в прежней оппозиции и были приняты при её помощи.

Тем временем в Ирландии неожиданно разразился страшный голод вследствие неурожая на картофель, составлявший почти единственную пищу беднейших классов населения. Народ умирал и десятками тысяч искал спасения в эмиграции. Благодаря этому агитация против хлебных законов достигла высшей степени напряжения. Предводители старых вигов открыто и бесповоротно примкнули к движению, которое до тех пор находилось в руках Кобдена и его партии. 10 декабря министерство подало в отставку; но лорд Джон Россель, которому поручено было составить новый кабинет, встретил не меньше затруднений, чем Пиль, и возвратил королеве свои полномочия.
Пиль преобразовал кабинет, в который вновь вступил Гладстон. Вслед за тем предложена была Пилем постепенная отмена хлебных законов. Часть старой торийской партии последовала за Пилем в лагерь свободной торговли, но главная масса ториев подняла яростную агитацию против своего прежнего вожака. 28 марта 1846 года второе чтение хлебного билля было принято большинством 88 голосов; все изменения, отчасти предложенные протекционистами, отчасти клонившиеся к немедленной отмене всех хлебных пошлин, были отвергнуты. Билль прошёл и в верхней палате благодаря влиянию Веллингтона.

Несмотря, однако, на этот успех и громадную популярность, приобретенную Пилем проведением своей великой экономической реформы, личное положение его становилось все более затруднительным. В борьбе против ядовитых нападок протекционистов — в особенности Дизраэли, который вместе с Бентинком принял на себя предводительство над старыми тори, Пиль, разумеется, не мог рассчитывать на защиту своих долголетних противников. Ближайшим поводом к его падению послужил вопрос о чрезвычайных мерах по отношению к Ирландии, разрешенный отрицательно коалицией вигов, радикалов и ирландских депутатов. Внешние дела в момент удаления торийского министерства находились в весьма благоприятном положении. Прежние натянутые отношения с Францией мало-помалу уступили место дружественному сближению. С Северной Америкой произошли было разногласия вследствие обоюдных притязаний на область Орегона, но они были мирно улажены.
В июне 1846 года сикхи произвели набег на британские владения в Индии, но были разбиты.

3 июля 1846 года образовалось новое вигийское министерство под главенством лорда Джона Росселя; самым влиятельным членом его был министр иностранных дел лорд Пальмерстон. Оно могло рассчитывать на большинство только при условии поддержки со стороны Пиля. Открывшийся в январе 1847 года парламент одобрил целый ряд мер, принятых с целью помочь бедствиям Ирландии. Около того же времени умер О’Коннель, на пути в Рим, и в нём национальная партия Ирландии потеряла свою главную опору.
Вопрос об испанских браках привёл к охлаждению между лондонским и парижским кабинетами. Пользуясь этим, восточные державы порешили присоединение Кракова к Австрии, оставив без внимания запоздалые протесты английского министра иностранных дел.
На общих выборах 1847 года протекционисты остались в меньшинстве; пилиты составили влиятельную среднюю партию; соединённые виги, либералы и радикалы образовали большинство 30 голосов. Чартисты нашли себе представителя в талантливом адвокате О’Конноре. Внутри страны положение дел было безотрадно. Размножившиеся преступления в Ирландии потребовали особого репрессивного закона. В английских фабричных округах нужда и безработица тоже приняли ужасающие размеры; банкротства следовали одно за другим. Недобор в государственных доходах вследствие общего застоя в делах и невозможности сокращения расходов заставил министерство предложить закон о повышении подоходного налога ещё на 2 процента. Но увеличение этого непопулярного налога вызвало такую бурю в самом парламенте и вне его, что в конце февраля 1848 года предложенная мера была взята назад.

Викторианская архитектура (англ. Victorian architecture) — самый общий термин, который используется в англоязычных странах для обозначения всего многообразия разновидностей эклектического ретроспективизма, распространённых в викторианскую эпоху (с 1837 по 1901 годы). Доминирующим направлением этого периода в Британской империи была неоготика; целые кварталы в этом стиле сохранились практически во всех бывших британских колониях. Для Британской Индии также характерен индо-сарацинский стиль (вольное сочетание неоготики с национальными элементами).

В области архитектуры викторианская эпоха отмечена всеобщим распространением эклектического ретроспективизма, в особенности неоготики. В англоязычных странах для обозначения периода эклектики используется термин «викторианская архитектура ».

Викторианское искусство и литература

Типичными писателями викторианской эпохи являются Чарльз Диккенс, Уильям Мейкпис Теккерей, Энтони Троллоп, сестры Бронте, Конан Дойль и Редьярд Киплинг; поэтами — Альфред Теннисон, Роберт Браунинг и Мэтью Арнольд, художниками — прерафаэлиты.
Формируется и достигает своего расцвета британская детская литература с характерным отходом от прямой дидактики в сторону бессмыслицы и «вредных советов»: Льюис Кэрролл, Эдвард Лир, Уильям Рэндс.

Викторианская эпоха не очень легко поддается описанию, хотя бы потому, что правление королевы Виктории оказалось невероятно длинным. Сменялись стили и направления в литературе и искусстве, но оставалось основополагающее мировосприятие.
Мы уже говорили о том, что старый, устойчивый мир распадался на глазах у людей. Зеленые холмы и долины застраивались фабриками, а развитие науки поставило под вопрос само происхождение и сущность человека: точно ли он - образ Божий, или потомок странных существ, выползших миллион лет назад из первобытной грязи? Поэтому через всю эпоху, через все искусство проходит стремление людей каким-то образом укрыться от реальности или воссоздать ее самому. (Это делают Тернер и Констебл: в своих картинах они словно заново создают свет и цвет). Некоторые пытаются избежать современности, прячась в средневековье, как прерафаэлиты, Моррис и Пьюджин.

Другие пытаются противопоставить разрушающемуся миру простые, надежные ценности среднего класса: семью, детей, домашний очаг, честный труд. Пример подает сама королева Виктория. В молодости Виктория была очень красива, а тот стереотип, который возникает при упоминании о ней - образ грузной старухи в вечном трауре - это поздние ее годы. Виктория была образцовой женой, сохраняя верность любимому супругу и после его смерти (отсюда и пожизненный траур), увековечивая его память в монументах, таких как Альберт-Холл. Они были идеальной семьей, верной ценностям среднего класса. Именно принц Альберт ввел в английский обиход рождественскую елку и обычай дарить подарки детям на Рождество, и постепенно это стремление найти в жестоком мире тепло и радость оборачивается столь характерной для викторианства сиропной сентиментальностью - или, наоборот, морализаторством. Викторианцем из викторианцев в этом смысле представляется Чарлз Диккенс, с его невинными детьми-ангелами и неизбежным наказанием порока.
А в это время в стране происходили революционные изменения. Индустриализация затрагивала все больше областей жизни. Появляется массовое производство (те же фарфоровые собаки, литографии и открытки), фонограф, фотография. Растет и уровень образования: если в 1837 г. в Англии 43% населения было неграмотно, то в 1894 г. - только 3%. Количество периодических изданий выросло в 60 раз (среди прочих, появляются и журналы мод, такие как Harpers Bazar), возникла сеть библиотек, театры.

Может быть, именно массовое производство и стало причиной того, что когда мы употребляем термин "викторианский", особенно в отношении дизайна и интерьеров, то чаще всего думаем о комнате с пышной, тяжелой мебелью, где невозможно повернуться из-за многочисленных столиков, кресле, пуфиков, полочек с статуэтками, где стены сплошь увешаны картинами и фотографиями. Эта эклектика не была каким-то единым стилем; таков был по большей части именно дом среднего класса, и в большинстве своем такие интерьеры относятся к периоду, который принято называть High Victorian (1850-е - 70е гг).

Причем даже в мебели викторианцы выражали свою строгую мораль: откуда такие длинные скатерти, откуда чехлы на кресла? А дело в том, что даже креслу и столу нельзя показывать ноги, это неприлично. "Приличие" - одна из основополагающих ценностей в ту эпоху. Повседневный костюм был довольно строг и сдержан (правда, на балу или приеме все-таки можно было блеснуть красотой платья и украшений). Но даже собираясь на бал, не принято было использовать косметику - это неприлично, красятся только падше женщины. Памятником викторианской концепции приличия навсегда останется купальная кабинка, которая позволяла дамам купаться вдали от мужских глаз. Они переодевались в этих кабинках - купальные костюмы мало чем отличались от обычных! - а потом кабинки вывозили в море, чтобы можно было входить в воду и выходить из нее без свидетелей.

Примерно в это же время люди начинают осознавать, что дети - не миниатюрные взрослые, а совершено особые существа. Воспитание - еще одно из слов, которые красной нитью проходят через эпоху. Детство выделяется в отдельный период человеческой жизни, и сочетает в себе все несочетаемые черты викторианства: с одной стороны, дети - это невинность, чистота, подарки на Рождество; с другой - детей нужно воспитывать в строгости, чтобы они усвоили моральные нормы общества, приучать их к трудолюбию и благонравию.

Викторианская эпоха полнa противоречий. Это время крайнего оптимизма и крайнего же пессимизма, время строгих моральных правил и время, когда в Лондоне процветала проституция, время триумфа империи и время Джека Потрошителя. Все это нужно помнить, когда мы говорим об искусстве, потому что все это самым непосредственным образом отразилось в нем.

Викторианская эпоха дала начало движению за эмансипацию женщин, но акцент все еще делался на украшения и аксессуары. Мужская мода тяготела к большей строгости стиля, и новые методы изготовления одежды быстро распространялись.
XIX век — век буржуа и технического прогресса — коренным образом сказался и на моде. Благодаря массовому промышленному производству одежды, развитию средств коммуникации, мода становится достоянием все более широких слоев общества. Ускорившийся темп жизни и развития цивилизации приводит к быстрой смене модных тенденций.
Несмотря на то, что женщина постепенно отвоевывает свои права у мужчин, 1 мода XIX века еще по-буржуазному целомудренна и стыдлива. Женский силуэт отныне всецело определяется одеждой. Открытого тела становится все меньше, хотя отнюдь и не возбраняется подчеркивать одеждой отдельные "места"

Викторианский век можно разделить на три периода:
- ранневикторианский (1837-1860)
- миддлвикторианский (1860-1885)
- поздневикторианский (1885-1901)

Ранневикторианский период называют также «романтичным». Это - молодость королевы, ознаменованная легкостью и некоей свободой нрава, а также пылкой влюбленностью в принца Альберта. Королева обожала драгоценности, и ее подданные леди, подражая ей, украшали себя милыми безделушками из финифти, кабошонами и кораллами.
На смену модным в начале века широкополым шляпам, украшенным перьями и цветами, пришли практичные чепцы, что оказало влияние на женский силуэт в целом.
В 20-х годах XIX века фигура женщины напоминает песочные часы: округлые "вздутые" рукава, осиная талия, широкая юбка. Декольте платья почти полностью обнажает плечи. Сильно открытая шея позволяет "выделить" голову, и в моду входят сложные прически, обычно приподнятые.

Хотя юбки и широки, но длина их укоротилась: сперва открылись башмачки, а затем и щиколотки ног. Это было достаточно революционно, ибо ноги женщины долгое время (почти всю европейскую историю "нашей эры") оставались надежно скрыты от посторонних взоров.
Дополняли женскую моду того времени и длинные перчатки, которые на людях снимались лишь за обеденным столом. Обязательным модным атрибутом женщин надолго становится зонтик. В этом было не так много кокетства, как может показаться на первый взгляд. Зонтик имел довольно прагматичную цель — защищал кожу женщины от солнца. Вплоть до 1920-х годов загар считался неприличным, "деревенским", в моде была бледная "алебастровая" кожа, так отвечающая периоду романтизма.

Также к 1820 г. в одеяние модниц возвращается корсет, который уйдет из одежды только через столетие. Талия, которая во времена ампира располагалась почти под грудью, снова занимает естественное положение, но от нее требуется неестественный объем — около 55 см! Стремление достигнуть "идеальной" талии нередко приводило к трагическим последствием. Так, в 1859 г. одна 23-летняя модница скончалась после бала из-за того, что три сжатых корсетом ребра вонзились ей в печень.

И без того длинный, корсет (начинаясь под грудью, он на четверть прикрывал ягодицы, утягивая их) к 1845 году удлинился настолько, что возник классический V-силуэт, дополняемый широкими рукавами. В результате модницы с трудом могли двигать руками, а их возможность передвижения была серьезно ограничена. Беспомощность и зависимость от мужчины делали дам викторианской эпохи еще более привлекательными в глазах их кавалеров. Цветовая гамма стала более приглушенной, в отличие от пестроты тканей, присущей началу века, на первый план вышли небольшие детали, которые позволяли коренным образом изменять внешний вид. Обычно это были широкие пояса с пряжками. Женская скромность подчеркивалась и белыми шарфиками вокруг шеи, а также белыми подрукавниками - «engageantes». После почти многолетнего отсутствия в моду вновь вернулись изысканные кашемировые шали. Однако на этот раз они были гораздо шире и почти полностью закрывали женские плечи. Верхняя юбка постепенно утратила свою былую круглую форму, став гораздо шире и приняв вид колокола. К 1850 году в моду вошло словечко «кринолин» обозначавшее верхнюю женскую юбку. Чем шире был кринолин, тем лучше. Носить его было довольно прблематично, поэтому вскоре от этого аксессуара пришлось отказаться.

Модной прической в то время были локоны. Уложенные вокруг головы, спускающиеся на плечи, заколотые в узел или присобранные на затылке.

Женский костюм образца 1833 г.

Модная леди в парке

Миддлвикторианский период был ознаменован трагическим событием - смертью принца-консорта Альберта. Виктория, страстно любившая мужа, погрузилась в бездну скорби и траура. Она постоянно скорбела и оплакивала своего умершего супруга и всё время одевалась только в черное. За ней последовал и весь королевский двор, а затем, в целом, и все общество. Однако же дамы сделали вывод, что в черном они выглядят крайне привлекательно и сумели извлечть выгоду из всеобщей скорби.

Женская одежда среднего викторианского периода была одним из самых неудобных костюмов: жесткие корсеты, длинные тяжелые юбки с многочисленными складками, высокие, подступающие к горлу воротнички. Мужская одежда была намного более комфортной.
Тем не менее, даже тогда, когда в Англии велась борьба за реформу женской одежды, женщины-путешественницы упорно продолжали носить корсеты и шляпы и тщательно заботились о поддерживании надлежащей женщине внешности, как бы ни было это трудно. Более того, по их словам, только эта одежда была единственно подходящей и уместной для женщины в непривычных условиях.

60-е годы XIX века стали переломными в истории развития мировой моды, превратив ее в настоящую индустрию. Столь значительные изменения произошли во многом благодаря изобретению швейной машины, а также появлению искусственных красителей. Одновременно возникло и институционально оформилось одно из основных направлений развития современной моды - от кутюр. Отныне модные тенденции перестали быть некоей застывшей и медленно меняющейся формой, превратившись в нечто гораздо более динамичное и креативное.

Канула в лету знаменитая куполообразная юбка-кринолин, ей на смену пришла гораздо более элегантная вытянутая форма. Впрочем, само понятие «кринолин» задержалось в моде на достаточно продолжительный срок благодаря необычайной популярности создателя высокой моды Чарльза Ворта. Сам Ворт считал кринолин достаточно громоздким и непривлекательным сооружением, но поскольку его имя прочно ассоциировалось именно с этим аксессуаром, он продолжал экспериментировать с формой, создавая все более изысканный образ. В результате через несколько лет верхняя юбка значительно приподнялась и была собрана в элегантные складки чуть ниже пояса.

К 1867 году кринолин окончательно исчез с модного горизонта и ему на смену пришли турнюры. Эксперименты с верхними и нижними юбками буквально захватили практически все слои английского общества. В результате к 1878 году дамы весьма отдаленно напоминали своих предшественниц ранневикторианского периода. Тонкий изящный силуэт с длинным шлейфом окончательно победил массивные формы. Отныне дизайнеры стали обращать особое внимание на фигуры заказчиц, придавая последним желаемое изящество, что означало дальнейшее совершенствование мастерства кутюрье, который зачастую должен был превратить гадкого утенка в настоящую принцессу.

Кстати о кринолине. Свой подлинный смысл кринолин приобретает только с 1850 года. Именно тогда он представляет собой присборенную куполообразную юбку, форма которой поддерживалась многочисленными нижними юбками. До 1856 года под верхней юбкой носили еще шесть нижних юбок, по большей части ручной работы, весьма сложной. Изготовление их было делом трудным и требовало бесконечно много времени. Это было связано с тем, что усовершенствованные швейные машины начали применяться в парижских салонах, в лучшем случае, около 1850 года. Повсеместно же эти машины были в них заведены только в 1857 году. С 1859 года были введены искусственные кринолины, где эластичные стальные обручи - технически модернизированное воспоминание о бывшем райфроке с его обручами — как бы рессорами поддерживали более легкий современный материал. Эта перемена повлияла не только на внешнее очертание платья, но изменила и сам характер одежды. Юбка приобрела новое, неожиданное движение. Бывшие нижние юбки исчезли, а искусственный кринолин стал товаром, вырабатываемым машинами. Как только юбка расширилась до кринолина, сузились рукава лифа, которые в 40-х годах уже тесно облегали руку, а сам лиф стал дополняться широкой оборкой у ворота, называемой «берте».
В моду снова вошли маленькие шляпки, украшенные перьями и вуалетками; прически дамы предпочитали скромные - пучок или локоны, убранные по бокам во французские косы. Особо раскованные дамы испытали на себе и первые модельные стрижки, но распространения они пока не получили.

Леди и джентельмен образца 1850 г.

Платья с турнюрами 1869 г.

Платье с узким силуэтом 1889 г.

Леди в платье покроя "амазонка"

Поздний викторианский период.

Индустриализация идет по планете семимильными шагами: уже изобретены телефон и телеграф, проводятся опыты с вычислительными машинами, появился фотоаппарат «Кодак», отгремела роскошная Всемирная выставка. Жизнь стала динамичной и спешной, что отразилось и на модных веяниях. Именно в эту пору были изобретены знаменитые «блумеры» - широкие шаровары наподобие одежд гаремных невольниц, юбки стали уже, силуэт начал приобретать очертания, знакомые нам и сейчас. Турнюр и кринолин, хотя и носятся повсеместно, но постепенно выходят из моды, уступая место практичным строгим платьям (чаще всего из ателье), костюмам кроя «амазонка» и юбкам «русалка» (узкий верх и пышный низ). Женщиныв начинают стричься; в моду входят завивка и челка.
Но все это касается в основном женщин обеспеченных, представительниц аристократии и буржуазии. Для дам из низших классов одежда остается неизменной - закрытое темное платье с глухим воротом самого простецкого покроя, жесткий турнюр из дешевых материалов, нещадно натирающий кожу даже через нижние сорочки, грубые («козловые») башмаки или туфли на невысоком каблуке.

Характерно, что мужская одежда с начала XIX в. почти не изменилась. Менялись только детали и материалы, но не покрой. После 1875 года установился тип мужской одежды, который мы знаем и сейчас, - брюки, жилет и пиджак, всё из одного материала - солидных английских тканей.
В моду входит смокинг. Первоначально его надевали в курительные салоны, а затем и при посещении театров и ресторанов. Смокинг носили преимущественно молодые люди. Манжеты крахмалили так, что на них можно было писать.
В 1860-х годах был изобретен знаменитый котелок, инзачально предназначенный для носки лакеями и клерками, но затем стремительно вознессшийся до самых верхних слоев общества. Что ни говори, а компактный и твердый головной убор с узкими полями был намного удобнее привычного цилиндра. Впрочем, оный тоже претерпел изменения - некоторые модели цилиндров стали складными.

Я действительно не могу сказать, с какой гордостью я чувствую себя королевой такой Нации.

Королева Виктория.

Викторианская эпоха – Викторианская мораль, Викторианская литература, Викторианская архитектура, Викторианская Англия – период правления одной королевы, принесший Британской империи наивысший расцвет и усиление ее влияния в Европе. Многочисленные браки ее детей, внуков и правнуков, связали родственными узами весь европейский континент, сделав Викторию «бабушкой» современной Европы.

Начало правления

Представители Ганноверской династии не отличались высокой моралью, а наоборот, прославились на всю Европу многочисленными супружескими изменами, множеством незаконнорожденных детей, алкоголизмом и даже инцестом. В результате моральный облик английской королевской фамилии перед воцарением королевы Виктории в 1837 году был полностью дискредитирован. Именно в этот период и началось правление молодой королевы.

Александрина Виктория, дочь Эдуарда Августа, герцога Кентского, и его жены, немецкой принцессы Виктории Саксен-Кобург-Заальфельдской, внучка короля Георга III, появилась на свет 24 мая 1819 года. До ее рождения династии грозило исчезновение. За два года до этого в родах умерла двоюродная сестра Виктории, принцесса Шарлотта Уэльская, единственная законная внучка старого короля, и наследовать престол, по сути, стало некому. В итоге унаследовать корону Британской империи выпало единственной дочери четвертого сына короля. В 1820 году от пневмонии умер ее отец, и Виктория выросла под строжайшим надзором матери, которая воспитывала ее по специально разработанной системе. Детство будущей королевы не было счастливым. За ней так тщательно наблюдали, что когда восемнадцатилетняя Виктория стала королевой после смерти дяди, первым делом она приказала вынести кровать матери из своей спальни, чтобы получить хоть немного личного пространства.

В двенадцать лет она впервые узнала о блестящей участи, которая ее ожидает. И с этого момента методы ее воспитания претерпели весьма существенные изменения. Устрашающе длинный список запретов, составлявший основу так называемой «Кенсингтонской системы», предусматривал: недопустимость бесед с незнакомыми людьми, выражение собственных чувств при свидетелях, отступление от раз и навсегда заведенного режима, чтение любой литературы по своему усмотрению, употребление лишних сладостей и прочее, прочее, прочее. Немка-гувернантка, которую девочка, кстати, очень любила и которой доверяла, – Луиза Ленхзен, прилежно заносила все ее поступки в специальные «Книги поведения».

20 июня 1837 года скончался король Вильям IV, и пришло время взойти на престол молодой Виктории, которой суждено было стать одновременно и последней представительницей несчастливой Ганноверской династии, и родоначальницей правящего в Британии и поныне Дома Виндзоров.

Замужество королевы

В январе 1840 года взволнованная королева выступила в парламенте с речью. Она объявила о своем предстоящем замужестве. Ее избранником был принц Альберт Саксен-Кобургский. Он приходился Виктории кузеном по материнской линии, а увидеться впервые молодым людям довелось лишь когда Виктории исполнилось шестнадцать лет. Тогда между ними сразу возникла симпатия. А по прошествии еще трех лет, когда Виктория стала королевой, она уже и не скрывала того, что страстно влюблена. Медовый месяц молодые проводили в Виндзорском замке. Эти упоительные дни королева считала лучшими в своей долгой жизни, хотя этот месяц ею же самой был сокращен до двух недель. «Для меня абсолютно невозможно не быть в Лондоне. Два или три дня – это уже долгое отсутствие. Ты забыл, моя любовь, что я монарх». А вскоре после свадьбы в рабочем кабинете королевы был поставлен письменный стол и для принца.

Промышленная Англия

В начале правления молодой четы Англия испытывала экономический спад, ознаменованный «голодными сороковыми». Появились оппозиционные партии, готовые к вооруженным восстаниям. Необходимо было что-то менять.

Лишь в начале 1850-х годов экономическое положение Англии стало потихоньку выправляться после упомянутых «голодных сороковых». Чтобы продемонстрировать всему миру промышленную мощь Великобритании, принц Альберт решил провести в 1851 году всемирную выставку. Для этого был возведен стеклянный гигант Кристалл-Пэлас в южной части Лондона – Гайд-парке. Это здание общей площадью в двадцать один акр имело треть мили в длину и не менее сотни футов в ширину. Первого мая 1851 года королева Виктория вместе с принцем Альбертом открыла выставку. Сотни тысяч людей собрались, чтобы полюбоваться на чудеса техники со всего мира. Всемирная выставка имела небывалый успех. Несколько десятков стран представили свои машины, сырье, готовые товары, но почти все первые премии за качество были присуждены англичанам. По свидетельству «Таймс», сила и мощь Британии настолько подавляли, что на ее фоне «империи былых времен кажутся не более чем захудалыми провинциями».

Альберт все активнее начал заниматься политикой и стал отличным советником, на которого Виктория могла положиться. Он выступил за развитие технического прогресса, обширного строительства железных дорог и различных фабрик. Доверие королевы к нему стало настолько высоко, что в 1857 году Альберт получил титул принца-консорта. Этот шаг она сопроводила словами: «Королева имеет право заявить, что ее муж – англичанин». И действительно, Альберт стал почти что королем. Как говорил писатель Андре Моруа: «Некоторые политики находили, что у него слишком много власти. А его идеи относительно королевской власти многие считают несовместимыми с английской конституцией... Он вел Англию к абсолютной монархии».

Экономическое положение Британской империи становилось все лучше, увеличивалось число рабочих, занятых на производстве, росло население городов, возрастало благополучие Англии. В 1858 году в состав империи вошла Индия, Виктория получила еще и титул императрицы Индии – это был еще один «бриллиант, украсивший ее корону».

Смерть Альберта

Казалось, ничто не могло бы омрачить королевского счастья – растущее процветание страны, семейная идиллия – королевская чета считалась в Англии образцовой, но 14 декабря 1861 года принц Альберт скончался от брюшного тифа. Скорбь королевы была безгранична. Виктория пребывала в безутешном горе. Затворилась в четырех стенах, отказывалась принимать участие в публичных церемониях. Подданные осуждали ее поведение: королева должна выполнять свой долг несмотря ни на что. Когда же она вернулась к делам, то снова была полна решимости править «твердой рукой». Жизнь продолжалась, как если бы Альберт был жив. Каждый вечер слуга клал на его постель пижаму, каждое утро приносил горячую воду для своего хозяина, ставил свежие цветы в вазы, заводил часы, готовил чистый носовой платок... Воспоминание об умершем муже сделалось для королевы почти культом. Почти сорок лет Виктория провела во вдовстве. Она постоянно носила черное платье, в знак траура по Альберту. По распоряжению безутешной супруги был сооружен мавзолей и еще несколько монументов в память о покойном.

Последующий период

К концу правления Виктории королевский титул имел следующий вид: Ее Величество Виктория, Божьей милостью королева Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, защитница Веры, императрица Индии. Правление королевы Виктории является годами наивысшего расцвета капиталистической Англии. В это время Англия оставалась одной из самых богатых и могущественных стран в экономическом и политическом отношении стран.

С начала 1850-х до конца 1870-х Викторианская Англия переживала небывалый подъем. Рост населения и слабая конкуренция со стороны заграницы обеспечили надежный рынок сбыта для английских промышленных товаров. А производство шло непрерывным потоком благодаря высокопроизводительным станкам и новым изобретениям инженерной мысли. В разы выросло производство чугуна, добыча каменного угля. Наибольший прогресс наблюдался в текстильной промышленности. Для перевозки всех этих товаров и исходного сырья пришлось срочно развивать систему железнодорожных путей. Первая железная дорога появилась в 1825 г. К 1850 году длина путей составляла пять тысяч миль, а к 1875 сеть дорог протянулась уже на 14,5 тысячи миль. Железнодорожная сеть связала главные города и порты страны, облегчая экспорт товаров и доставку продовольствия для населения. Некоторые города, такие как Кру и Суиндон, развивались именно благодаря железной дороге; их так и называли – «железнодорожные города».

Но и другие населенные пункты много выиграли от развития железнодорожного транспорта. Неожиданным результатом транспортной реформы стала необходимость согласованного хронометража в различных регионах страны – иначе невозможно было составить точные расписания поездов. К тому же укрепилось положение Британии и на политической арене, влияние ее росло все больше, страна становилась сильнее. Министр иностранных дел Пальмерстон, делая в 1850 году доклад по поводу внешней политики Великобритании произнес: «Британские подданные могут быть уверены, что в какой бы точке земного шара они ни находились, сильная и уверенная рука Англии защитит их от любой беды и несправедливости» – британские интересы превыше всего, независимо от того, насколько они обоснованы.

Викторианская мораль

Моральный облик Англии во времена Виктории был очень строг, в отличие от предшествующих ей правителей, ведущих развратный образ жизни. Королева была очень сдержанна, сдержанными полагалось быть и всем английским подданным. Королева вела скромный образ жизни, и пуританство приобрело размеры, не поддающиеся никакому разумному объяснению. Например: понятие мезальянса в Англии тех лет было крайне абсурдно – сын дворецкого был «неровня» дочери лавочника, а стоял на более высокой ступени. Дети даже из дворянских семей не могли стать парой, если в каком-то колене между этими дворянскими родами произошел конфликт. Выбор партнера для супружества оброс немыслимыми условностями и правилами. Проявление внимания между полами считалось аморальным. Молодая женщина, оставшаяся наедине с мужчиной, не обозначившим публично своих официальных намерений, считалась скомпрометированной. Одним из немногих разрешенных знаков внимания был тот случай, когда мужчина нес молитвенник девушки с воскресного богослужения.

Вдовец и его дочь были обязаны жить раздельно или иметь в доме экономку, чтобы «высокодуховное» общество не заподозрило аморальных намерений между родными. Супруги на людях обращались к друг другу официально. Например, мистер Смит. Книги авторов противоположного пола ставили на одну полку, только если они состояли в браке. Молодой женщине не подобало первой заговорить с мужчиной на улице. Это считалось верхом неприличия. В процессе разговора необходимо было как бы забыть, что у людей существуют другие части тела кроме кистей рук и лица. Женщина, вышедшая на улицу без шляпки и перчаток, считалась голой. Мужчины-врачи не могли установить точный диагноз больной женщине, так как обследование они проводили через специальную ширму с отверстиями для рук. Поэтому удавалось только измерить пульс или дотронуться до лба «на предмет жара». Одним из вариантов диагностики был «показать, где болит», на специальном манекене. И все равно это считалось «постыдными» медицинскими манипуляциями.

Конец эпохи

Виктория скончалась, не дожив до восьмидесяти двух лет. Она правила Британией почти шестьдесят четыре года, период ее правления оказался самым длительным и ознаменовал целую эпоху для Англии. На протяжении всей своей жизни королева была полна сил, и только летом 1900 года появились симптомы ее нездоровья – память, силой и точностью которой она так долго гордилась, начала временами ей отказывать. И хотя никакой конкретной болезни не было, к осени стали заметны признаки общего физического угасания. 14 января Виктория целый час беседовала с лордом Робертсом, который за несколько дней до этого вернулся с победой из Южной Африки. После аудиенции начался резкий упадок сил.

На следующий день врачи признали ее состояние безнадежным. Разум угасал, и жизнь тихо уходила. Вокруг нее собралась вся семья. Виктория скончалась в Осборн-хаусе, на острове Уайт, 22 января 1901 года. Перед смертью королева попросила положить в ее могилу фотографии Альберта, его домашний халат, расшитый их дочерью Алисой, и слепок с его руки. Похоронена она была рядом с мужем во Фрогморском мавзолее. Ей наследовал сын, принц Эдуард VII, первый из династии Виндзоров. Англия вступила в новый период, заканчивался пик британского могущества. У Виктории было девять детей, сорок два внука и восемьдесят пять правнуков, накрепко связавших родственными узами все европейские династии, и сохранивших монархию в Англии.

Когда восьмилетние мальчики из аристократических семей отправлялись на жительство в школы, что же в это время делали их сестры?

Считать и писать они учились сначала с нянями, а потом с гувернантками. По несколько часов в день, зевая и скучая, глядя с тоской в окно, они проводили в комнате, отведенной под занятия, думая о том, какая прекрасная погода для поездки верхом. В комнате ставился стол или парта для ученицы и гувернантки, шкаф с книгами, иногда черная доска. Вход в комнату для занятий часто был прямо из детской.

«Моя гувернантка, ее звали мисс Блэкберн, была очень симпатичной, но ужасно строгой! Чрезвычайно строгой! Я боялась ее как огня! Летом мои уроки начинались в шесть утра, а зимой в семь, и если я приходила позже, то платила пенни за каждые пять минут опоздания. Завтрак был в восемь утра, всегда одно и то же, миска молока с хлебом и ничего больше до того времени, как я стала подростком. Я до сих пор терпеть не могу ни того, ни другого, Не учились мы только полдня в воскресенье и целый день на именины. В классной комнате была кладовка, где хранились книги для занятий. Мисс Блэкберн клала туда же на тарелке кусок хлеба для своего ланча. Каждый раз, когда я что-то никак не могла запомнить, или не слушалась, или возражала чему-нибудь, она запирала меня в этой кладовке, где я сидела в темноте и дрожала от страха. Особенно я боялась, что туда прибежит мышка есть хлеб мисс Блэкберн. В своем заточении я оставалась до тех пор, пока, подавив рыдания, могла произнести спокойно, что теперь я хорошая. Мисс Блэкберн заставляла меня заучивать наизусть страницы истории или длинные поэмы, и если я ошибалась хоть на слово, она заставляла учить меня в два раза больше!»

Если нянек всегда обожали, то бедных гувернанток любили довольно редко. Может быть оттого, что няни выбирали свою судьбу добровольно и оставались с семьей до конца своих дней, а гувернантками всегда становились по воле обстоятельств. В эту профессию чаще всего были вынуждены идти работать образованные девушки из среднего класса, дочери безденежных профессоров и клерков, чтобы помочь разорившейся семье и заработать себе на приданое. Иногда гувернантками были вынуждены становиться и дочери аристократов, потерявших свое состояние. Для таких девушек униженность от их положения являлась преградой к тому, чтобы они могли получать хоть некоторое удовольствие от своей работы. Они были очень одиноки, и слуги всячески старались выразить им свое презрение. Чем родовитее была семья бедной гувернантки, тем хуже к ней относились.

Прислуга считала, что если женщина вынуждена работать, то она приравнена в своем положении к ним, и не желала ухаживать за ней, старательно демонстрируя свое пренебрежение. Если же бедняжка устраивалась в семью, в которой не было аристократических корней, то хозяева, подозревая, что она смотрит на них свысока и презирает за отсутствие надлежащих манер, недолюбливали ее и терпели только для того, чтобы их дочери научились держать себя в обществе.

Кроме обучения своих дочерей языкам, игре на пианино и акварельному рисунку, родители мало заботились о глубоких знаниях. Девушки много читали, но выбирали не нравоучительные книги, а любовные романы, которые потихоньку потаскивали из домашней библиотеки. Спускались в общую обеденную залу они только для ланча, где сидели за отдельным столом вместе со своей гувернанткой. Чай с выпечкой в пять часов относился наверх в комнату для занятий. После этого дети уже не получали никакой еды до следующего утра.

«Нам разрешалось намазать хлеб маслом или джемом, но никогда тем и другим, и съесть только одну порцию ватрушек или кексов, которые мы запивали большим количеством свежего молока. Когда нам исполнилось пятнадцать или шестнадцать, нам уже не хватало этого количества еды и мы постоянно ложились спать голодными. После того как мы слышали, что гувернантка прошла в свою комнату, неся поднос с большой порцией ужина, мы потихоньку босиком спускались по черной лестнице на кухню, зная, что там в это время никого нет, так как громкий разговор и смех слышались из комнаты, где ели слуги. Украдкой мы набирали, что могли и довольные возвращались в спальни».

Часто для обучения дочерей французскому и немецкому языкам приглашались в качестве гувернанток француженки и немки. «Однажды мы шли вместе с мадемуазель по улице и встретили подруг моей матери. В тот же день они написали ей письмо, говоря, что мои перспективы на замужество ставятся под удар, потому что невежественная гувернантка была обута в коричневые ботинки, а не в черные. "Дорогая, — писали они, — в коричневой обуви ходят кокотки. Что могут подумать о милой Бетти, если за ней присматривает такая наставница!"»

Леди Гартврич (Бетти) была младшей сестрой леди Твендолен, которая вышла замуж за Джека Черчилля. Когда она вошла в возраст, то была приглашена на охотy довольно далеко от дома. Чтобы добраться до места, она должна была воспользоваться железной дорогой. До станции рано утром ее проводил конюх, который обязан был встретить ее здесь в тот же вечер. Далее с поклажей, составлявшей все снаряжение для охоты, она ехала в вагоне-стойле вместе с лошадью. Считалось вполне нормальным и приемлемым, что молодая девушка путешествует, сидя на соломе, со своим конем, поскольку считалось, что он будет ей защитой и забьет ногами любого, кто войдет в вагон-стойло. Однако если бы она без сопровождения находилась в пассажирском вагоне со всей публикой, среди которой могли быть мужчины, общество бы такую девушку осудило.

В колясках, запряженных маленькими пони, девочки могли одни ездить за пределы имения, навещая своих подружек. Иногда путь лежал через лес и поля. Абсолютная свобода, которой юные леди наслаждались в имениях, пропадала мгновенно, как только они попадали в город. Условности поджидали их здесь на каждом шагу. «Мне разрешали одной в темноте скакать верхом через лес и поле, но если бы я утром захотела пройтись через парк в центре Лондона, полный гуляющей публикой, чтобы встретиться со своей подругой, ко мне тут же приставили бы горничную».

В течение трех месяцев, пока родители и старшие дочери вращались в обществе, младшие на своем верхнем этаже вместе с гувернанткой твердили уроки.

Одна из известных и очень дорогих гувернанток мисс Вульф открыла в 1900 году для девочек классы, которые работали до Второй мировой войны. «Я сама посещала их, когда мне исполнилось 16, и поэтому на личном примере знаю, каким было лучшее образование для девочек в это время. Мисс Вульф до этого преподавала и лучших аристократических семьях и, в конце концов, получила в наследство достаточную сумму, чтобы купить большой дом на Южной Адлей-стрит Мэйтер. В одной его части она устроила классы для избранных девочек. Она выучила лучших леди нашего высшего света, и я могу смело сказать, что и я сама очень много выиграла от этого прекрасно организованного беспорядка в ее образовательном процессе. На три часа утром мы, девочки и девушки разных возрастов, встречались за длинным столом в нашей уютной комнате для занятий, бывшей гостиной в этом элегантном особняке XVIII века. Мисс Вульф — маленькая, хрупкая женщина в огромных очках, делавших ее похожей на стрекозу, объясняла нам предмет, который нам предстояло изучать в этот день, затем направлялась к книжным шкафам и вынимала оттуда книги для каждой из нас. В конце занятий устраивалось обсуждение, иногда мы писали сочинения на темы по истории, литературе, географии. Одна наша девочка захотела заниматься испанским языком, и мисс Вульф моментально принялась учить ее грамматике. Казалось, не было предмета, который бы она не знала! Но самый главный ее талант заключался в том, что она умела разжигать в юных головках огонь жажды познания и любопытства к изучаемым предметам. Она учила нас находить во всем интересные стороны, У нее много было знакомых мужчин, которые иногда приходили к нам в школу, и мы получали точку зрения на предмет противоположного пола».

Помимо перечисленных уроков девушки учились также танцам, музыке, рукоделию и умению держаться в обществе. Во многих школах в качестве тестирования перед приемом давалось задание пришить пуговицу или обметать петлю. Однако подобная картина наблюдалась только в Англии. Русские и немецкие девушки были гораздо более образованными (по признанию леди Гартврич) и знали прекрасно три-четыре языка, а во Франции девушки были и более изысканны в манерах поведения.

Как трудно сейчас нашему свободомыслящему поколению, практически не подвластному общественному мнению, понять, что всего лишь немногим более ста лет назад именно это мнение определяло судьбу человека, особенно девушек. Также невозможно для поколения, выросшего вне сословных и классовых границ, представить мир, в котором на каждом шагу вставали непреодолимые ограничения и преграды, Девушкам из хороших семей никогда не разрешалось оставаться наедине с мужчиной, даже на несколько минут в гостиной их собственного дома. В обществе были убеждены, что стоит мужчине оказаться наедине с девушкой, как он тут же будет ее домогаться. Таковы были условности того времени. Мужчины находились в поиске жертвы и добычи, а девушки ограждались от желавших сорвать цветок невинности.

Все викторианские мамы были сильно озабочены последним обстоятельством, и чтобы не допустить слухов о своих дочерях, которые часто распускались с целью устранения более счастливой соперницы, не отпускали их от себя и контролировали каждый их шаг. Девушки и молодые женщины к тому же находились под постоянным доглядом со стороны слуг. Горничные их будили, одевали, прислуживали за столом, утренние визиты юные леди делали в сопровождении лакея и конюха, на балах или в театре находились с мамками и свахами, а вечером, когда возвращались домой, сонные служанки раздевали их. Бедняжки практически совсем не оставались одни. Если мисс (незамужняя леди) ускользала от своей горничной, свахи, сестры и знакомых всего лишь на час, то уже делались грязные предположения о том, что что-то могло случиться. С этого момента претенденты на руку и сердце словно испарялись.

Беатриса Поттер — любимая английская детская писательница в своих мемуарах вспоминала, как однажды со своей семьей она отправилась в театр. Ей в то время было 18 лет, и она прожила в Лондоне всю свою жизнь. Однако возле Букингемского дворца, здания парламента, Стрэнда и Монумента — известных мест в центре города, мимо которых нельзя было не проехать, она ни разу не была. «Поразительно констатировать, что это было первый раз в моей жизни! — писала она в своих воспоминаниях. — Ведь если бы я могла, то с удовольствием прошлась бы здесь одна, не дожидаясь, пока кто-нибудь сможет меня сопровождать!»

А в это же время Белла Уилфер, из книги Диккенса «Наш общий друг», добиралась в одиночку через весь город от Оксфорд-стрит до тюрьмы Холлоуэн (более трех миль), по словам автора, «как будто ворона перелетает», и никто при этом не думал, что это странно. Однажды вечером она отправилась искать своего отца в центр города и была замечена только потому, что в финансовом районе на улице в то время находилось лишь несколько женщин. Странно, две девушки одного возраста, и так по-разному относились к одному вопросу: можно ли им выйти одним на улицу? Конечно, Белла Уилфер — вымышленный персонаж, а Беатриса Поттер жила на самом деле, но дело еще и в том, что существовали разные правила для разных сословий. Бедные девушки были гораздо свободнее в своих передвижениях в силу того, что некому было следить за ними и сопровождать везде, куда бы они ни направлялись. И если они работали в качестве прислуги или на фабрике, то дорогу туда и обратно они проделывали в одиночестве и никто не думал, что это неприлично. Чем выше статус женщины, тем большим количеством правил и приличий она была опутана.

Незамужняя американка, приехавшая в сопровождении тети в Англию навестить родственников, должна была по делам наследства вернуться домой. Тетя, опасавшаяся повторного долгого плавания, не поехала с ней, Когда через полгода девушка опять появилась в британском обществе, она была принята очень холодно всеми важными дамами, от которых зависело общественное мнение. После того как девушка самостоятельно проделала такой далекий путь, они не считали ее достаточно добродетельной для своего круга, предполагая, что, находясь без присмотра, она могла сделать что-то недозволенное. Замужество для молодой американки было поставлено под угрозу. К счастью, обладая гибким умом, она не стала укорять дам в несовременности взглядов и доказывать им их неправоту, а вместо этого в течение несколько месяцев демонстрировала образцовое поведение и, зарекомендовав себя в обществе с правильной стороны, обладая к тому же приятной внешностью, очень удачно вышла замуж.

Став графиней, она быстро заставила замолчать всех сплетников, все еще имевших желание обсуждать ее «темное прошлое».

Жена должна была слушаться и подчиняться мужу во всем, так же как и дети. Мужчина же должен быть сильным, решительным, деловым и справедливым, поскольку на нем лежала ответственность за всю семью. Вот пример идеальной женщины: «Было что-то необъяснимо нежное в ее образе. Я никогда не позволю себе повысить голоса или просто заговорить с ней громко и быстро, боясь испугать ее и причинить боль! Такой нежный цветок должен питаться только любовью!»

Нежность, молчание, неосведомленность о жизни были типичными чертами идеальной невесты. Если девушка много читала и, не дай бог, не пособия по этикету, не религиозную или классическую литературу, не биографии известных художников и музыкантов или другие приличные издания, если у нее в руках видели книгу Дарвина «О происхождении видов» или подобные научные произведения, то это выглядело так же плохо в глазах общества, как если бы она была замечена в чтении французского романа. Ведь умная жена, начитавшись подобной «гадости», стала бы высказывать мужу идеи, и он не только бы чувствовал себя глупее ее, но и не смог бы держать ее в узде. Вот как пишет об этом незамужняя девушка Молли Хагес из бедной семьи, которая сама должна была зарабатывать себе на жизнь. Будучи шляпной модисткой и потеряв свое дело, она отправилась в Корнуолл к своей кузине, которая побаивалась ее, считая современной. «Через некоторое время кузина отвесила мне комплимент: "Они сказали нам, что вы умны. А вы совсем нет!"»

На языке XIX века это означало, что, оказывается, вы достойная девушка, с которой я с удовольствием подружусь. Тем более что высказано оно было девушкой из глубинки девушке, что приехала из столицы — рассадницы порока. Эти слова кузины навели Молли на мысль, как она должна была себя вести: «Я должна скрывать факт, что получила образование и работала сама, а еще больше прятать свой интерес к книгам, картинам и политике. Вскоре со всей душой я отдалась сплетням о любовных романах и "до какой степени некоторые девушки могут дойти" — любимая тема местного общества. В то же время я нашла вполне удобным для себя казаться несколько странной. Это не считалось пороком или недостатком. Знание — вот что я должна была прятать от всех!»

Уже упоминаемая девушка из Америки Сара Дункан заметила горько: «В Англии незамужняя девушка моих лет не должна много говорить... Было довольно трудно для меня это принять, но позднее я поняла, и чем дело. Свои мнения нужно держать при себе.Я стала говорить редко, мало и нашла, что лучшая тема, которая устраивает всех, — это зоопарк. Никто не осудит меня, если я говорю о животных».

Также прекрасная тема для разговора — опера. Очень популярной в это время считалась опера «Гильберт и Силливан». В произведении Гиссинга под названием «Женщины в разброде» герой навестил подругу эмансипированной женщины:

«— Что, эта новая опера "Шильберг и Силливан" действительно так хороша? — спросил он ее.

— Очень! Вы что, действительно еще не видели?

— Нет! Мне, право, стыдно в этом признаться!

— Сегодня же вечером идите. Если, конечно, вам достанется свободное место. Какую часть театра вы предпочитаете?

— Я бедный человек, как вам известно. Я должен удовлетвориться дешевым местом».

Еще несколько вопросов и ответов — типичная смесь банальности и напряженной дерзости, и герой, всматриваясь в лицо собеседницы, не удержался от улыбки. «Неправда ли, наш разговор был бы одобрен за традиционным чаем в пять часов. Точно такой же диалог я слышал вчера в гостиной!»

Подобное общение с разговорами ни о чем кого-то приводило в отчаяние, но большинство было вполне счастливо.

До 17—18 лет девушки считались невидимками. Они присутствовали на вечеринках, но не имели права слова сказать, пока к ним кто-нибудь не обращался. Да и тогда их ответы должны быть очень краткими. В них как бы закладывалось понимание, что девушку заметили только из вежливости. Родители продолжали одевать дочерей в похожие простые платья, чтобы они не привлекали к себе внимания женихов, предназначавшихся для их старших сестер. Никто не смел перепрыгнуть свою очередь, как это случилось с младшей сестрой Элизы Беннет в романе Джейн Остин «Гордость и предубеждение». Когда же наконец наступал их час, все внимание разом обращалось на распустившийся цветок, родители одевали девушку во все лучшее, чтобы она заняла достойное место среди первых невест страны и смогла привлечь внимание выгодных женихов.

Каждая девушка, вступая в свет, испытывала страшное волнение! Ведь с этого момента она становилась заметной. Она больше не была ребенком, которого, погладив по головке, отсылали из залы, где находились взрослые. Теоретически она была подготовлена к этому, но практически у нее не было ни малейшего опыта, как вести себя в подобной ситуации. Ведь в это время идеи вечеров для молодежи не существовало вовсе, так же как и развлечений для детей. Балы и приемы давались для знати, для королевских особ, для гостей родителей, и молодым разрешалось всего лишь присутствовать на этих мероприятиях.

Многие девушки стремились замуж только из-за того, что они считали худшим из зол собственную мать, говорящую, что некрасиво сидеть, положив ногу на ногу. Они на самом деле не имели никакого понятия о жизни, и это считалось их большим достоинством. Опытность рассматривалась как дурной тон и почти приравнивалась к дурной репутации. Ни один мужчина не хотел бы жениться на девушке со смелым, как считалось, дерзким взглядом на жизнь. Невинность и скромность — вот черты, которые высоко ценились в юных девах викторианцами. Даже цвета их платьев, когда они отправлялись на бал, были удивительно однообразны — разные оттенки белого (символа невинности). До замужества они не носили украшений и не могли надевать яркие платья.

Какой контраст с эффектными дамами, одевавшимися в лучшие наряды, выезжавшими в лучших экипажах, весело и раскованно принимавшими гостей в богато обставленных домах. Когда матери выходили на улицу вместе со своими дочерьми, то, во избежание объяснений кто эти красивые дамы, заставляли девушек отворачиваться. Об этой «тайной» стороне жизни юная леди не должна была знать ничего. Тем большим ударом было для нее, когда после замужества она обнаруживала, что неинтересна своему супругу и он предпочитает проводить время в обществе подобных кокоток. Вот как описывает их журналист «Дейли Телеграф»:

«Я засмотрелся сильфидами, когда они летели или плыли в своих восхитительных костюмах для выездов и опьяняюще прекрасных шляпках, некоторые в бобровых охотничьих с развевающимися вуалями, другие в кокетливых кавалерских с зелеными перьями. И пока эта великолепная кавалькада проезжала мимо, озорник ветер слегка приподнял их юбочки, обнажая маленькие, облегавшие ножку сапожки, с военным каблучком, или обтягивающие брючки для верховой езды».

Сколько волнения при виде одетых ножек, гораздо более, чем теперь при виде раздетых!

Не только весь строй жизни был построен так, чтобы блюсти нравственность, но и одежда являлась неизбежной преградой на пути порока, ведь на девушке было надето до пятнадцати слоев нижних сорочек, юбок, лифов и корсетов, избавиться от которых она не могла без помощи горничной. Даже если предположить, что ее кавалер был искушен в женском белье и мог ей помочь, то большая часть свидания ушла бы на избавление от одежды и затем натягивание ее вновь. При этом опытный глаз горничной мгновенно увидел бы неполадки в нижних юбках и сорочках, и секрет все равно был бы раскрыт.

Месяцы, а то и годы проходили в викторианское время между зарождением симпатии друг к другу, начинавшейся с подрагивания ресниц, робких взглядов, чуть дольше задержавшихся на предмете интереса, вздохов, легкого румянца, частого сердцебиения, волнения в груди, и решающим объяснением. С этого момента все зависело от того, нравился ли претендент на руку и сердце родителям девушки. Если нет, то ей старались подобрать другого кандидата, отвечающего основным критериям того времени: титул, респектабельность (или мнение общества) и деньги. Заинтересовав будущего избранника дочери, который мог быть старше ее в несколько раз и вызывать омерзение, родители успокаивали ее тем, что стерпится-слюбится. В такой ситуации привлекала возможность быстро овдоветь, особенно если супруг оставлял завещание в ее пользу.

Если девушка не выходила замуж и жила с родителями, то чаще всего она являлась пленницей в собственном доме, где к ней продолжали относиться как к несовершеннолетней, не имевшей собственного мнения и желаний. После смерти отца и матери, наследство чаще всего оставлялось старшему брату, и она, не имея средств к существованию, переезжала жить в его семью, где всегда ставилась на последнее место. Слуги обносили ее за столом, жена брата ею командовала, и опять она оказывалась в полной зависимости. Если не было братьев, то девушка, после того как родители оставляли этот мир, переезжала в семью сестры, потому что считалось, что незамужняя девушка, даже если она взрослая, не способна сама о себе позаботиться. Там было еще хуже, так как в этом случае ее судьбу решал деверь, то есть чужой человек. При выходе замуж женщина переставала быть хозяйкой собственных денег, которые отдавались за нее в приданое. Муж мог пропить их, прогулять, проиграть или подарить любовнице, и жена даже не могла его упрекнуть, так как это бы осудили в обществе. Конечно, ей могло повезти, и ее любимый муж мог быть удачливым в делах и считаться с ее мнением, тогда жизнь действительно проходила в счастье и покое. Но если же он оказывался тираном и самодуром, то оставалось только ждать его смерти и бояться одновременно остаться без денег и крыши над головой.

Чтобы заполучить нужного жениха, не стеснялись никаких средств. Вот сценка из популярной пьесы, которую лорд Эрнест сам написал и часто ставил в домашнем театре:

«Богатый дом в имении, где Хильда, сидя в собственной спальне перед зеркалом, причесывает свои волосы после события, произошедшего во время игры в прятки. Входит ее мать Леди Драгон.

Леди Драгой. Ну и наделала же ты дел, дорогая!

Хильда. Каких дел, мама?

Леди Драгон (насмешливо). Каких дел! Просидеть всю ночь с мужчиной в шкафу и не заставить его сделать предложение!

Хильда, Совсем не всю ночь, а всего лишь недолго до ужина.

Леди Драгон. Это одно и то же!

Хильда. Ну что я могла сделать, мама?

Леди Драгон. Не притворяйся дурой! Тысячу вещей ты могла бы сделать! Он тебя целовал?

Хильда. Да, мама!

Леди Драгон. И ты просто сидела как идиотка и позволяла в течение часа себя целовать?

Хильда (рыдая). Ну, ты же сама говорила, что я не должна противиться лорду Пати. И если он захочет поцеловать меня, то я должна позволить.

Леди Драгон. Ты действительно настоящая дура! А что же ты не закричала, когда князь нашел вас двоих в его гардеробе?

Хильда. А почему я должна была закричать?

Леди Драгон. У тебя совсем нет мозгов! Ты разве не знаешь, что как только ты услышала звук шагов, ты должна была крикнуть: "Помогите! Помогите! Уберите руки от меня, сэр!" Или что-нибудь подобное. Тогда бы он был вынужден на тебе жениться!

Хильда. Мама, но ты никогда мне об этом не говорила!

Леди Драгон. Боже! Ну, это же так естественно! Ты должна была сама догадаться! Как я теперь объясню отцу... Ну, хорошо. Бесполезно говорить с безмозглой курицей!

Входит горничная с запиской на подносе.

Горничная. Моя леди, письмо для мисс Хильды!

Хильда (прочитав записку). Мама! Это лорд Пати! Он просит меня выйти за него замуж!

Леди Драгой (целуя дочь). Моя дорогая, дорогая девочка! Ты не представляешь, как я счастлива! Я всегда говорила, что ты у меня умница!»

В приведенном отрывке показано еще одно противоречие своего времени. Леди Драгон не увидела ничегo предосудительного в том, что дочь, вопреки всем Нормам поведения, целый час находится наедине с мужчиной! Да еще и в шкафу! А все это потому, что они играли в очень распространенную домашнюю игру «прятки», где правилами не только разрешалось, но и предписывалось разбегаться, разбившись на пары, так как девушки могли испугаться темных комнат, освещенных лишь масляными лампами и свечами. Прятаться при этом разрешалось где угодно, даже в шкафу хозяина, как было в приведенном случае.

С началом сезона в свете происходило оживление, и если девушка не нашла себе мужа в прошлом году, ее взволнованная мамаша могла сменить сваху и начать охоту за женихами сызнова. При этом возраст свахи не имел значения. Иногда она была даже моложе и игривее, чем сокровище, которое предлагала и в то же время тщательно оберегала. Удаляться в зимний сад разрешалось только с целью предложения руки и сердца.

Если девушка во время танцев исчезала на 10 минут, то в глазах общества она уже заметно теряла свою ценность, поэтому сваха во время бала неотступно вертела головой во все стороны, чтобы ее подопечная оставалась в поле зрения. Девушки во время танцев сидели на хорошо освещенном диванчике или в ряд поставленных стульях, и молодые люди подходили к ним, чтобы записаться в бальную книжечку на определенный номер танца.

Два танца подряд с одним и тем же кавалером обращали на себя внимание всех, и свахи начинали шептаться о помолвке. Три подряд было позволено только принцу Альберту и королеве Виктории.

И уж конечно же было совершенно неприемлемым для дам делать визиты к джентльмену, за исключением очень важных дел. То и дело в английской литературе того времени приводятся примеры: «Она постучала нервно и тут же пожалела об этом и осмотрелась, боясь увидеть подозрительность или насмешку у проходивших добропорядочных матрон. У нее были сомнения, ведь не следует одинокой девушке посещать одинокого мужчину. Она взяла себя в руки, распрямилась и постучала снова уже увереннее. Джентльмен был ее управляющим, и ей действительно надо было срочно переговорить с ним».

Однако все условности заканчивались там, где царила бедность. Какой надзор мог быть за девушками, вынужденными зарабатывать на кусок хлеба. Разве кто-то думал о том, что они одни ходили по темным улицам, разыскивая напившегося отца, а на службе также никого не заботило то, что служанка оставалась одна в комнате с хозяином. Нравственные нормы для низшего класса были совсем иными, хотя и здесь главным считалось то, чтобы девушка сама о себе позаботилась и не перешла последней черты.

Родившиеся в бедных семьях работали до изнеможения и не могли противиться, когда, к примеру, владелец магазина, в котором они служили, склонял их к сожительству. Не могли отказать, зная даже, какая участь постигла многих других, работавших ранее на том же месте. Зависимость была страшная. Отказав, девушка лишалась места и была обречена потратить долгие недели, а то и месяцы в поисках нового. А если последние деньги заплачены за жилье, значит, ей нечего было есть, она в любой момент могла упасть в голодный обморок, но торопилась найти работу, иначе можно было лишиться и крыши над головой.

А представьте, если при этом она должна была кормить престарелых родителей и маленьких сестер! Ей не оставалось ничего иного, кроме как принести себя в жертву ради них! Для многих бедных девушек это могло бы быть выходом из нищеты, если бы не рождавшиеся вне брака дети, которые меняли все в их положении. При малейшем намеке на беременность любовник оставлял их, порой без всяких средств к существованию. Даже если он и помогал какое-то время, все равно деньги кончались очень быстро, и родители, ранее поощрявшие дочь, чтобы с помощью заработанных таким путем средств кормить всю семью, теперь, не получая больше денег, позорили ее ежедневно и осыпали проклятиями. Все гостинцы, которые она получила до этого от богатого любовника, проедались. Позор и унижение ожидали ее на каждом шагу. Устроиться на работу беременной женщине было невозможно — значит, она оседала лишним ртом на шее и так бедной семьи, а после рождения ребенка оставались постоянные заботы, кто будет смотреть за ним, пока она находится на работе.

И все равно, даже зная все обстоятельства, перед искушением хоть на некоторое время скрыться от угнетавшей нищеты, приоткрыть занавеску в совсем другой радостный, нарядный мир, пройти по улице в сногсшибательных по своей красоте и дороговизне нарядах и посмотреть свысока на людей, от которых столько лет зависела работа, а значит и жизнь, устоять было почти невозможно! В какой-то мере это был их шанс, о котором они бы жалели в любом случае, приняв его или отвергнув.

Статистика была неумолима. На каждую бывшую продавщицу из магазина, гордо выхаживавшую в дорогих нарядах на квартиру которую снимал для нее любовник, приходились сотни, чья жизнь была сломана по той же причине. Мужчина мог лгать о своем статусе, или запугивать, или подкупать, или брать силой, мало ли путей, которыми можно сломать сопротивление. Но, добившись своего, он чаще всего оставался равнодушен к тому, что случится с бедной девушкой, которая ему обязательно надоест. Сможет ли бедняжка устроить свою жизнь? Как она оправится от позора, обрушившегося на нее? Умрет ли она от горя и унижения или сумеет выжить? Что будет с их общим ребенком? Бывший возлюбленный, виновник ее позора, теперь сторонился несчастной и, как бы боясь испачкаться, отворачивался в сторону, давая понять, что не может быть ничего общего между ним и этой грязной девкой. Она к тому же может быть еще и воровка! Извозчик, трогай!»

Еще хуже было положение бедного незаконнорожденного дитяти. Даже если отец оказывал материальную помощь до его совершеннолетия, то и тогда каждую минуту своей жизни он чувствовал, что его появления на свет не хотели и что он не такой, как другие. Еще не понимая слова незаконнорожденный, он уже знал, что оно имеет постыдное значение, и всю жизнь не мог отмыться от грязи.

Мистер Уильям Уайтли склонял к сожительству всех своих продавщиц и бросал их, когда они беременели. Когда один из его незаконнорожденных сыновей вырос, то, испытывая к отцу жгучую ненависть, однажды пришел в магазин и застрелил его. В 1886 году лорд Кзрлингфорд написал в своем журнале, после того как прошел после ужина по одной из главных улиц Мэйфэр: «Странно идти через ряды женщин, в молчании предлагавших свои тела проходившим мужчинам». Таков был итог почти всех бедных девушек, которые, пользуясь терминологией XIX века, «ввергли себя в пучину разврата». Жестокое время не прощало тех, кто пренебрег общественным мнением. Викторианский мир делился только на два цвета: белое и черное! Либо добродетельна до абсурда, либо развратна! Причем к последней категории можно было быть причисленной, как мы видели выше, всего лишь из-за неправильного цвета ботинок, из-за флирта на глазах у всех с кавалером во время танца, да мало ли из-за чего молодые девушки награждались клеймом от старых дев, что, сжав губы в тонкую ниточку, наблюдали за молодежью на балах.

Текст Татьяны Диттрич (из книги "Повседневная жизнь викторианской Англии".

Репродукции картин Джеймса Тиссо (James Tissot).

источник
http://gorod.tomsk.ru/

Чопорные британцы в эпоху правления королевы Виктории кажутся образчиком чинности и благонравия. Сложно представить, но британки тех лет носили панталоны с дыркой в самом интересном месте, а солидные доктора избавляли их от истерии с помощью тщательного массажа… клитора. Протухшая еда и консервы с мышьяком, мертвые дети на фото, королева-обжора, а также другие странные и гадкие факты о Викторианской эпохе.

Врачи той эпохи лечили истерию у женщин с помощью мастурбации

В те времена женская «истерия» (т.е. беспокойство, раздражительность, нервозность и другие похожие признаки) рассматривалась как серьезная проблема. Но врачи обнаружили, что от этих симптомов можно на время избавиться с помощью «пальцевого массажа в интимной зоне», который, если все будет сделано правильно, вызовет «истерический пароксизм».

Женское нижнее белье было открытым в зоне промежности

Викторианские панталоны были как бы разрезаны надвое, половинки для каждой ноги скроены отдельно и соединялись завязками или пуговицами у талии, на спине. Таким образом, шаговой шов (т.е. промежность) был открыт, что могло быть очень удобно в определенных случаях, о которых мы, будучи весьма благовоспитанными, упоминать не станем.

Многие историки полагают, что из-за отсутствия специальных гигиенических средств в то время и того, что женская одежда состояла из множества слоев ткани, большинство женщин во время менструации вообще ничего не делали и позволяли кровяным выделениям свободно вытекать и впитываться в нижние юбки. Другие решения деликатной проблемы заключались в использовании тканевых подгузников, которые крепились ремнем, или шерсти овец, которую приклеивали к вульве салом. Слава богу, у современных женщин есть прокладки и тампоны.

В эту эпоху женщины были очень волосатые… везде

В Викторианскую эпоху еще не существовало таких полезных предметов, как безопасный бритвенный станок. И хотя тогда уже придумали составы для депиляции, они были очень токсичными и применялись только для удаления волос с лица и рук. Так что подмышки, ноги и интимная зона были до ужаса заросшими. Но учитывая, что все они были скрыты под несколькими слоями одежды, это не имело значения.

Темза была настолько полна фекалий, отбросов и мертвых животных, что по ней можно было ходить

К 1860 году ежедневно в воды Темзы сбрасывали около тысячи тонн фекалий, так как другого хранилища для сточных вод попросту не было. И при этом река была основным источником питьевой воды для жителей Лондона. Люди мерли как мухи от дизентерии, холеры и тифа, полагая, что во всем виноват грязный воздух. О, как же они ошибались!

В письменном свидетельстве 1891 года за авторством леди Харбертон указано, что за время короткой прогулки по Лондону подол ее длинного платья собрал в себя: два сигарных окурках, девять сигарет, кусок свиного пирога, четыре зубочистки, две шпильки, ломтик кошачьего корма, половину подошвы ботинка, плитку табака (изжеванную), солому, грязь, клочки бумаги и бог знает что еще.

В 60-е годы XIX века кринолины стали такими широкими, что женщины застревали в дверях

«Эпоха кринолинов» длилась с 1850 по 1870 год. В то время основой женского туалета стала куполообразная присборенная юбка, форму которой придавали многочисленные нижние юбки. Иногда дама в таком наряде действительно не могла протиснуться в дверь. А еще можно было ненароком задеть свечу и опрокинуть ее на себя, а это уже действительно опасно для жизни. Сатирический журнал «Панч» даже советовал мужьям приобрести страховку на жен именно на случай пожара из-за кринолинов. Так что такой модный тренд просуществовал недолго.

До изобретения пастеризации молоко могло быть источником туберкулеза. Нельзя было полагаться на безопасность продуктов, особенно купленных в крупных городах. Недобросовестные торговцы продавали тухлое мясо, смешанное с жиром свежей туши; пекари добавляли в тесто квасцы и мел, чтобы хлеб выглядел белее. В соленые огурцы и другие консервированные продукты добавляли мышьяк, чтобы улучшить вкус и сделать его ярче. Ну, и убить покупателя.

Виктория терпеть не могла острую пищу, но, будучи правительницей Индии, настаивала на ежедневном приготовлении карри - просто на случай, если к ней с визитом прибудут «восточные люди».

В детстве Викторию воспитывали в большой строгости и не позволяли много есть, поэтому когда она стала королевой, то сделала все, чтобы наверстать упущенное. Она ела много и с невероятной скоростью, что было проблемой для ее гостей - ведь по этикету они должны были заканчивать каждое блюдо сразу же, как его закончит есть королева (даже если они успели откусить лишь кусочек). В общем, по сегодняшним стандартам королева Виктория была женщиной довольно тучной.

Некий автор советов по красоте рекомендовал читательницам: «Каждую ночь делайте маску, используя тонкие ломтики сырой говядины, которая, как говорят, защищает кожу от морщин и придает ей свежесть». Конечно, если ваша собака не обглодает вам лицо во сне.

Этого русского мальчика звали Федор Евтихиев, и он страдал . Федора и его отца Адриана представляли публике как «две самые большие диковинки современности». Их лица были покрыты волосами, что делало их похожими на псов породы скайтерьер. Впоследствии Андриан умер от осложнений, вызванных алкоголизмом, но Федор продолжал «радовать людей» еще много лет.

Мальчики в детстве носили платья - до тех пор, пока не наступала пора идти в школу

В зажиточных семьях маленьких детей вне зависимости от пола обычно одевали в белые, изящно украшенные платьица с оборками и кружевами. И чепчики с лентами тоже были одинаковыми как у девочек, так и у мальчиков.

Почти 50% детей умирали, не дожив до пятилетнего возраста

Самый высокий уровень детской смертности был, конечно, в трущобах. Трущобы Семь перекрестков (Seven Dials) в Лондоне и Ангельские луга (Angel Meadow) в Манчестере были настолько жуткими, что их называли адом на земле. В Манчестере на территории всего в одну квадратную милю проживало более 30 000 рабочих, преимущественно ирландских иммигрантов. Дети там были предоставлены сами себе, ели любые отбросы, какие удавалось найти, а некоторые даже питались кошками и крысами.

Богатые люди обычно делали фото, а те, кто не мог позволить себе это дорогое удовольствие, нанимали художника. К примеру, некий добросердечный художник по имени Джон Каллкотт Хорсли часто посещал морги, чтобы нарисовать портреты недавно умерших детей. Такой посмертный образ часто был единственной памятью об ушедших родных.

В Викторианскую эпоху, когда чревоугодие сосуществовало с невероятной бережливостью, ни один кусок съестного не пропадал зря. Например, на ужин варили телячьи головы целиком, а мозги готовили как отдельное блюдо: они напоминали розовые глыбы, плавающие в масляном соусе. Телячьи уши брили, варили, а затем обжаривали в кипящем масле. Эдакий пир в стиле Ганнибала Лектера.

Чарльз Дарвин очень любил блюда из экзотических животных

Дарвин не только изучал редких животных, но и любил ими лакомиться. Он вступил в Кембриджский клуб чревоугодников, члены которого ели необычные блюда из ястребов, белок, личинок и сов. А во время путешествий ученый попробовал на вкус игуану, гигантскую черепаху, броненосца и пуму.